Он не пишет мне снова, и я не подверждаю, приду я или нет.

Я все же иду, хотя для этого приходится отпрашиваться с работы. Я говорю им, что иду к стоматологу. Завтрак, какой вред может быть от завтрака? Мы съедаем каждый по английскому завтраку, или, по крайней мере, заказываем их, но потом беспомощно гоняем еду по тарелкам.

– Ты отвлекаешь меня от еды, – признает он. – Я никогда не отвлекаюсь от еды.

Он звучит удивленным и немного раздраженным на себя. Я уже две недели нормально не ела, после знакомства с ним. Я не могу отрицать, я наслаждаюсь пустотой, которую ощущаю в животе. У меня блестят глаза, хоть я и не сплю. Я выгляжу подозрительно похожей на влюбляющуюся женщину.

Мы берем такси до квартиры, принадлежащей его семье. Он выражается неопределенно, как делают богачи, немного стыдящиеся своих излишеств. Я звоню своей ассистентке и говорю ей, что у меня слишком онемело лицо и я не могу сразу вернуться в офис. Что я поработаю из дома, но попытаюсь подойти попозже.

От его квартиры захватывает дух. Не в моем стиле, потому что она минималистичная, суперстильная и функциональная. Мой дом набит вещами, уже давно утратившими пользу, но хранящими воспоминания. И все же я восхищаюсь этим. Другим. Пентхаус на шестнадцатом этаже. Нас окружают стеклянные стены, открывающие потрясающие виды. Я на вершине мира. Панорама Лондона усеяна намного более высокими зданиями: бесчисленные офисы, отели, над нами очевидно возвышается Шард[4]. Но мне все равно кажется, что я щекочу пятки богов, в милях от смертного бытия.

– Должно быть, отсюда восхитительный вид на новогодние фейерверки, – замечаю я. Он пожимает плечами, привыкший к привилегиям, лучшим видам, местам, обслуживанию, вину. Он, наверное, даже не замечает этого. Я чувствую себя глупой, неловкой. Он продолжает вращать бутылку шампанского в руках, объясняя, что так правильно его открывать, а не толкать пробку большим пальцем. Он улыбается при тихом «пуф», оглашающем его успех, никаких резких взрывов, не нужно вытирать пролитое. Хотя втайне крохотная часть меня скучает по вульгарному, праздничному хлопку.

Он охлаждал шампанское. Он знал, что я приду сюда. Все это кажется подозрительным, но я пытаюсь не думать о женщинах, прошедших по этой дороге до меня. Или о тех, что будут после. Он передает мне бокал шампанского, шале, а не флют[5]. Волны желания сбивают меня с ног, вымывают здравый смысл из головы. Я едва успеваю сделать глоток, как он отставляет бокал, и я падаю на его кровать. Он быстро целует меня в губы, но вскоре перемещается к губам между моих ног. Он делает это с невероятной энергией и энтузиазмом, что мне всегда нравилось, и он очевидно обожает это делать, поэтому и я наслаждаюсь. Я пододвигаю бедра к нему. Выгибаю спину. Предлагаю себя. Я горю для него.

После всего я стою обнаженной, глядя в окно. Слишком высоко, чтобы беспокоиться, что меня увидят, больше интересуясь видом. Лондон подернут дымкой. Голубое небо и солнечные лучи отражаются в Темзе, превращая зеленую жижу в серебристую извивающуюся змею. Свет отблескивает от каждого окна зданий. Город блестит. Кажется глазированным или позолоченным. Я вижу Тауэр, Лондонский мост и «Белфаст»[6], величественно расположившиеся на берегу реки. Тауэр размером с игрушечный замок. Он похож на улей, с его бесконечным потоком снующих туристов. Я смотрю, как лодки пробираются от Вестминстерского до Гринвичского причала. Я машу пассажирам, но они меня не видят, я слишком высоко. Я привыкла быть невидимой, и в этот раз это полезно.

– Приятно видеть Тауэр каждый день, – отмечаю я. Он кивает. Дружелюбный, но ошарашенный, как бывает с мужчинами после акробатического секса, кончающегося редкими взаимными оргазмами. – Напоминает нам о смертности. Мы здесь, чувствуем себя важными, но на деле мы очень маленькие. – Подо мной туда-сюда ползут поезда; стремительно, неустанно. Все это – похожие на пчел туристы, древний замок, Южная железная дорога, разрешает мне рискнуть всем. Поставить ставки на этого мужчину. Осмелиться узнать, к чему это приведет. Потому что эти вещи продолжают существовать вне зависимости от моих решений. Я маленькая и хочу быть больше.

Он вылезает из кровати, делает мне кофе, не потрудившись одеться. Я не могу отвести глаз от его гладких ягодиц, расслабленного члена. Он протягивает мне двойной эспрессо без сахара.

– Я догадываюсь, тебе нравится крепкий черный кофе.

Обычно я пью подслащенные капучино. Я пила крепкий черный кофе в студенческие годы. Его навыки баристы каким-то образом превратили меня в ту полную надежд, готовую экспериментировать, многообещающую девушку, которой я когда-то была. Я выпиваю кофе; говорю, что мне пора. Ухожу прежде, чем об этом попросит он.

Я возвращаюсь в офис на метро. Он остается у меня между ног, влажный и набухший. Я еще долго чувствую его, сидя за своим столом.

Я не думаю, что это продлится долго. Эта наша интрижка. Что бы это ни было. Его молодость, внешность, богатство это гарантируют. Каждый раз, будучи с ним, я думаю, что он последний, и еще больше его за это ценю. Однако я обнаруживаю, что мы вместе даже на расстоянии, он всегда присутствует в моей голове, на бедрах и груди, в промежности. Пульсирует, как жизнь. До следующего раза.

Я дала ему свой номер телефона и теперь мы часто разговариваем и постоянно переписываемся. Я трачу часы на кокетливые сообщения в WhatsApp. Я практически получаю оргазм, видя на экране: «печатает…» и зная, что он по другую сторону канала, но все же рядом со мной. Мы видимся лишь раз в месяц, потому что он все еще живет и работает в Амстердаме. Он занятой, недоступный, важный, впечатляющий. Я совершенно уверена, что я для него просто лондонский перепихон. Ничего более. Я думаю, у него есть женщины в других городах. Может, только одна. Иногда я даже задумываюсь, не женат ли он. Это возможно. Я не спрашиваю. Я говорю себе, что мне нельзя ревновать. Это такая деструктивная, безнадежная, бессмысленная эмоция.