– Лучше бы ты остановилась в месте поприличнее.

– Это пустая трата денег.

– У нас хватает денег, чтобы тратить попусту.

– Я знаю, но… – Я не заканчиваю предложение. Когда мы с Дааном заселяемся в отели, то только в самые лучшие. Те, что появляются в цветных брошюрах журналов, и у которых аккаунтом в Instagram заправляет целая команда. Роскошное постельное белье и белые пушистые халаты это только начало. Мы ездим в места, где можем попивать шампанское в огромных медных ваннах, сидя там, пока у нас не сморщатся подушечки пальцев. Даан показал мне отели, предлагающие прогулку на яхте до частного острова, где из джакузи на вершине скалы открывается вид на пещеры, пляжи, разбивающиеся волны, и где нам подадут блюдо свежих устриц. Он не может себе представить жесткую кровать на одного, синтетическую подушку, ванную, где нет средств от Molton Brown. Он всегда останавливается только в лучших из лучших. Он хочет, чтобы и я так делала. Я объясняла, что шикарные отели не являются частью визитов к моей матери, они не могут. Мне казалось бы непристойным укрываться одеялом из гусиного пуха, выйдя из хосписа. Даже если бы я могла найти похожее место поблизости.

– Ты хочешь, чтобы я оставалась в более уютных местах, только чтобы представлять меня в большой кровати, – говорю я, позволяя ему услышать улыбку в моем голосе. Мне нужно сменить тон разговора. Как для себя, так и для него.

– Нет, я не настолько поверхностный, – говорит он. Я слышу изумление и предвкушение в его ответе. Он знает, к чему это движется. Мы часто занимаемся сексом по телефону, нам приходится. – Я могу представить тебя в ветхой комнате, если хочешь.

– Она не ветхая, – оборонительно говорю я. – Она просто практичная. Стандартная. – Я никогда не позволяла ему приехать в дом престарелых на северо-востоке Англии, где живет моя мать. Он несколько раз предлагал поехать со мной, конечно, но я никогда этого не допускала. Лучшее объяснение, которое у меня есть – это семейные дела и мне нужно справляться с ними одной.

– Мне все равно, какая кровать, главное, что в ней лежишь ты. Что на тебе надето? – спрашивает он.

– Ничего. – Я всегда говорю «ничего». Мне интересно, действительно ли он в это верит или знает, что я на самом деле еще в джинсах и свитере, а иногда и в удобной пижаме. Это просто игра со знакомыми нам правилами.

– Хотел бы я быть рядом с тобой. – Его голос низкий, пропитанный желанием.

– Мне бы тоже этого хотелось.

– Знаешь, что бы я сделал?

– Расскажи. – Теперь я позволяю себе прилечь. Расстегиваю пуговицу на джинсах.

– Я бы ласкал всю тебя руками и ртом. Мой язык был бы у тебя во рту. Твоя маленькая киска, горячая и влажная, на моем лице. Твоя идеальная маленькая задница. Мой орган был бы твердым, как камень, в твоей руке. Твой язык на нем. Потом ты бы оседлала меня и скакала бы на мне. Мои руки бы обхватывали твои ягодицы, а я бы смотрел на твое красивое личико и идеальную грудь, пока ты безумно трахаешь меня, заставляя излиться в тебя.

Грубо. А поэтому честно, и я как всегда ощущаю волны похоти, нарастающие между ног, проносящиеся по телу. Мои соски затвердевают, когда я представляю, как он их обхватывает, умоляют, чтобы их пососали. Единственное, что мне не особо нравится, это слово «киска». Когда мы вместе в постели, он использует слово на «п», но он никогда не делает этого по телефону. Может, это немного чересчур. Я хочу сказать ему, что «киска» – устаревшее слово, живущее в мире Остина Пауэрса со словами типа «клевый», которые можно использовать только иронично. Но он гордится своим владением английского и использованием идиом, поэтому я не говорю этого, чтобы не обидеть его. Он использует его уже много лет. Слишком поздно.

Вместо этого я отвечаю рассказом, что конкретно я оближу и пососу. Жесткие, примитивные англосаксонские слова срабатывают на моем мягком, утонченном муже-датчанине. Я слышу, как он достигает пика. Это эффективный процесс, мы уже это делали, но все же он восхитителен и мы оба его ценим.

– Я скучаю по нам, – печально говорит он. Мне не стоило звонить ему в субботний вечер. Обычно я этого не делаю, я подталкиваю его сходить в тренажерный зал и просто пишу в WhatsApp. Сегодня вечером я нуждалась в нем немного больше обычного. Я слышу, как он входит на кухню. Я знаю, что он нальет себе глоток виски перед сном. Я слушаю, как он открывает шкаф, достает стакан, лед позвякивает, а затем трещит под алкоголем. Мы иногда так делаем, просто остаемся на линии в уютной тишине. Особенно после секса по телефону. Так все кажется более нормальным. Если бы я сейчас была с ним, мы бы вместе выпили. Приготовление напитка должно быть праздничным звуком. Если вы пьете со своим партнером, друзьями или семьей, я полагаю, так и есть. В одиночестве, лед звучит, как звон цепей. Я вспоминаю Джейкоба Марли, таскающего за собой свои грехи. Меня захлестывает волна грусти. Что-то телепатическое, потому что я ощущаю его одиночество. – Когда ты со мной, я чувствую себя полноценным, нацеленным, живым. Когда тебя нет, я – сдувшийся шарик через много часов после вечеринки. Использованный, – говорит он.

Он поэтичный мужчина. Уверенный, что открывать мне свои самые сокровенные мысли не только безопасно, но и желательно.

Я понимаю. Иногда становится одиноко в нашей красивой, огромной квартире. Что странно, там также бывает тесно, несмотря на ее размер. У меня нет постоянной работы. Это просто невозможно с моими обязательствами здесь, непредсказуемыми, но жизненно необходимыми и не подлежащими обсуждению. Я и так постоянно борюсь с ощущением, что разрываюсь, добавить третий элемент в эту смесь – работу – это слишком. Нам не нужны деньги, поэтому в этом нет смысла. Однако отсутствие приносящей доход работы также означает, что, когда я не здесь, я много времени провожу в одиночестве в нашем пентхаусе. Я провожу дни в тренажерном зале или бассейне нашего дома, но мне кажется, что удовольствие от удобства меркнет перед ощущением, что я в ловушке. Что я сама себя загнала в ловушку. Я занимаю время мыслями о еде, которую мне нужно ему приготовить, белье, которое нужно купить и продемонстрировать ему. Если забить голову достаточным количеством мелочей, не останется места для важных вещей. У меня получалось совершенно не думать ни о чем важном целых четыре года. Интересно, чувствует ли себя Даан тоже в ловушке, когда меня там нет? Вероятнее всего, нет. Не всегда. Он работает в городе и находится в оживленном обществе весь день. Его чувства, когда мне нужно уехать, скорее всего, менее сложные, просто ему немного одиноко, возможно, он слегка унывает. Меня неожиданно затапливает и изнуряет вечно присутствующее беспокойство, что я несправедлива по отношению к нему. Эта ситуация нетерпимая и недобрая. Но у меня нет выбора. У меня есть обязательства.

– Я вернусь завтра вечером. Пойдем куда-то или останемся дома?