– Назови мне имя, – потребовала я. – Кто он?

– Какая разница?

– Что значит какая разница? – вскрикнула будто бы не своим голосом. – Она есть и она велика!

– Ты, помнится, просила вручить тебя первому встречному, лишь бы быть подальше от стен Монастыря и Хозяина Монастыря в том числе. Своё ты получила, суккубка. Дом твоего господина в нескольких днях пути.

– …кто он?!

Я нагнала Яна и притянула за рукав задранной рубахи.

– Деревенская ты грубиянка! – Он отмахнулся. – Не слышу слов благодарности.

– Благодарности? За всё это?

– Я исполнил твоё желание, теперь исполни моё: пропади.

– Скажи мне имя!

– Мучайся, – выпалил мужчина и выпроводил за дверь. – Ныне ты собственность своего – как и хотела – мужа, и я не могу быть рядом. Встречай конвой.

Тогда за горло схватили дни ожидания. Мучительнейшие дни, потому что – в сравнении с ними – ожидание отъезда из родительского дома к монастырским землям не было преисполнено этим хаосом, ожидание первых торгов и прибытия Бога не были опоясаны этим волнением…Я боялась. Боялась, а Ян свирепо подначивал. Наказывал. Мера наказания сменилась (или такова настигла только меня, ибо воспитание физической силой направить он не мог, а на спокойные внушающие беседы я не поддавалась). Он победил. Я провела оставшиеся монастырские дни в одиночестве, изгнав сестёр из комнаты к иным послушницам, наплевав на скребущуюся Мамочку, потеряв из виду Хозяина Монастыря. Он победил.

Я поправила новое платье – последний подарок Отца. Заглянула в зеркало примерочной: мужской силуэт настиг меня в памяти, но не в отражении.

И вот мы в пути.

До последнего не внимаю происходящему: порог чьего дома я переступаю? чья служанка выступила сопровождающей? кто осмелился пойти поперёк сурового взгляда Яна?

Конвой останавливается: мы приехали. Я приехала. Домой.

Девочка распахивает дверь и предлагает покинуть душную кибитку. Солнце – продырявив небо прямо над нашими головами – режет глаза. Мы отвыкли от света за время пути. Я отвыкла от света за время нахождения в Монастыре. Перьевые облака – сеткой – ползут по голубой твердыни. Палящие лучи прижигают покрытые тканью плечи. Смотрю на вымощенную из камня дорожку лимонного цвета, что змеёй ползёт от забора к воротам резиденции. Окна – паучьи глаза – взирают на меня (приветственно или насмешливо?), двустворчатые двери отворяются (массивный дуб отходит со скрипом) и ноги вязнут в бордовом ворсе вычищенного ковра. Стены дышат пылью, от мебели отталкивается аромат летней духоты. И вот с широкой мощённой лестницы холла ступает силуэт.

Я, скрестив руки за спиной, ожидаю встречи с супругом.

Прошу, Ян, ты не мог подвести…имел возможность и право, но не имел желания. Ты не обидишь меня, не отдашь на растерзание чудовищу и сотне его чудовищных жен. Прошу…Ты обижен, но не обидишь в ответ. Ты уже наказал меня – своим молчанием. Явись сам. Окажись здесь.

Я вижу его. Вижу, а поверить не могу. Делаю шаг – судорога – и теряю сознание.