– Что напел наш таинственный гость?

Я шагнула к распахнутому окну и взглядом окинула тропу и ворота. Никого.

– Отойди, – рявкнул Хозяин Монастыря.

Ржание повторилось. Я посмотрела на покрытую зеленью часть сада, сквозь растительность которого выглядывала смольная голова лошади. Навострённые уши ловили посторонние звуки, ноздри раздувались; лошадь ударила ногой, и к ней подошёл неизвестный. Чёрную мантию разрезала белая рука – животному протянули угощение.

Ян велел скрыться и рывком задёрнул балдахин. Кабинет погрузился во тьму.

– И что же тебе напели таинственный гость и его лошадь? – улыбнулась я. – Отчего лицо твоё грустит, Отец?

Пальцы сжали челюсть: осмотрел. Заглянул в глаза и причмокнул.

– Думаешь, добротный ли товар? Не прикасайся, Ян. Мне неприятно.

– А так?

Он перехватился за горло и подтянул к себе.

– Так приятно?

– Тебе известно лучше, Отец, – ответила пренебрежительно, хотя секундой ощутила тревогу. Общаясь с лжецами, перенимаешь их повадки; скрывать и утаивать – основа общения и порядка. – Мы одинаковы, Ян, – говорю я. – Разница лишь в одном: под солнцем тобой отхожено больше лет. А так мы одинаковы.

– Ничего ты не знаешь, вот и молчи.

– И тебя это раздражает и привлекает одновременно. Мы с тобой, Хозяин Монастыря, одной породы.

Мужчина вдруг осёкся и поник, отпрянул и потопил взгляд в неровно-пляшущих половицах (не отмечала их раньше – видела всё затуманено-идеально).

– Покупатель прибудет через два дня, – выдавил просевший голос на онемевшем лице.

– Кто же он? – опасливо спросила я, а Хозяин Монастыря недобро глянул.

– Прекрати думать об этом. Прошу тебя, не рассуждай: для женщин то плохо кончается.

– Ты не смеешь давить моё мнение и мою честь…

– Честь! – воскликнул Ян. – Ты говоришь это всё, Луна, и даже не ощущаешь, что у слов есть вес и последствия. Ничего не происходит просто так. Ничего не говорится без причины.