– Взаимно, – упрекнула я. То значило: после совершённого и свершённого прощение не придёт, после его решений (в моём понимании – ошибок) как раньше быть не может.

Пальцы прогулялись по плечам и взобрались к лицу. Ян поправил вырывающуюся прядь и спадающую бретель.

– Убери свои руки, – с трудом выпалила я.

Так резво, броско, вопреки распирающей груди.

Здание Монастыря обросло глазами и ушами. Все и всё смолкло: и дрожащие деревья, и воющие на горизонте пески, и ревущие над разбитой дорогой вороны, и плывущие по небу сухие облака.

– Предпочту остаться верной женой. Убери свои руки.

Хозяин Монастыря послушался. А затем склонился к лицу и лбом припал ко лбу. Зажмурился.

– Страдаешь, Ян? – нашептала я, ибо тайна имени ещё существовала, а тайна чувств была очевидно нелепа и потому недостойна громких речей.

Но разве не самые главные слова произносятся едва слышно?

– Я радуюсь, Луна, – солгал Хозяин Монастыря и измученно засмеялся.

– Очевидно.

– Ты заслуживаешь имени своего мужа и его самого, это верно. Вы одинаковы.

– О чём ты?

– Словно близнецы…Потому мы сошлись с тобой в речах, Луна. Вы схожи с ним.

– О ком ты? Разве был вечер торгов?

– Был.

– Но… – голос дрогнул, – ты не устраивал их, не представлял жён, не показывал послушниц, не обращался ни к кому с предложениями…

– Ты не собиралась уходить? – спросил Ян, словно бы из последних сил хватаясь за удирающий момент.

– Я провожу с тобой всё своё время и знаю о всех твоих планах – никаких торгов не было.

– Ты не собиралась уходить?! – настойчивей повторил мужчина.