— Дочь! Звезду! Ты — сжечь!

Снежный Маг выкрикнул эти четыре слова, не оборачиваясь, но его прекрасно поняли: Лидаэль широко размахнулась, закружилась, будто в танце, тонкие пальцы оставляли за собой росчерки зеленоватого прозрачного пламени; огненные линии ложились на пол, точно живые, сами сплетались в сложную магическую фигуру.

Аратарн, напротив, ссутулился, широко расставил ноги, поднял сжатые кулаки — словно перед рукопашной. От правого локтя его прокатилась к запястью и пальцам одинокая алая искорка, за ней другая, третья…

— Ап! — выкрикнул Равнодушный; правда, страсть в его голосе не оставила от прозвища и камня на камне.

Руки его взметнулись, тело Сааты содрогнулось, над ним, словно рыба на нересте, вскинулось что-то иссиня-чёрное, продолговатое, извивающееся; мокро шлёпнулось на пол, во все стороны полетели тёмные брызги, они натыкались на незримые стены, сотворённые звездой Лидаэли, испарялись со злым шипением.

— Бей! — рявкнул Горджелин, но Аратарн его опередил.

Он ударил, словно и впрямь в кулачном бою. Рука его по самый локоть оделась мрачным багровым пламенем, грянула прямо в бьющуюся тьму, дробя её на мелкие ошмётки, тотчас же вспыхнувшие. Аратарн дёрнулся, словно его самого обожгло или укусило, однако огненная его длань буквально вбилась в самый центр магической фигуры, огонь волнами тёк с его плоти, пожирая остатки тёмной твари.

Саата вздрогнула ещё раз и зашевелилась, слегка застонала.

— Уф, всё, — выдохнул Снежный Маг. Лицо его блестело от пота. — Не могу поверить… откуда такая бестия?.. Или это случайно всё?..

И Лидаэль, и Аратарн тоже тяжело дышали — совершенно несоразмерно, казалось бы, потраченным усилиям.

— Древняя тварь… но усохшая… — пробормотал сын Губителя. — Я почувствовал, пока горела…

Горджелин устало кивнул.

— Ты бы с ней один не справился, — сказал без обиняков. — Вырвалась бы, и тогда…

— Вырвалась бы, — согласился парень. — В долгу я перед тобой, почтенный.

Маг усмехнулся со странным выражением, словно удивляясь сам себе.

— Вот в прежние времена я б тебя в дело бы запряг, долг бы заставил отрабатывать. Выгоду б свою искал… — Он потряс головой, брезгливо хмыкнул. — Но — про то говорить нечего. С матерью твоей теперь всё хорошо будет. Ты спросишь, откуда тварь эта взялась? Верно, я и сам себя спрашиваю. Вот боюсь, приятель, что твои лекарские ухватки-прихватки тут сказались.

— Это как? — оторопел Аратарн.

— Да вот так. Ты ж мать лечил? Лечил. Сколько ей по людскому счёту лет? Древней старухой должна быть, сгорбленной да беззубой. А я что вижу? Ну да, не молодушка. Но уж никак и не карга, век свой отжившая. Признавайся, лечил ведь её?

— Лечил, — сознался парень. — Как мог, так и лечил. Поддерживал. Защищал.

— Вот и приползло это нечто. Голодное, пустое, злое. Обереги ты сильные ставил, хвалю. Потому только и дотянула мать твоя, не выжрали её изнутри. Но оберег оберегом, а все пути-дорожки перекрыть у тебя не получилось. Это как частокол, знаешь, — крупного зверя удержит, а змея или крыса пролезут.