— Увы, — показательно серьезно отвечает мне он, — не могу тебе этого пообещать. — И чувствую его ладонь, оказавшуюся на мгновение у меня на талии.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что Степа все еще вертится возле огромного баннера, а тем более не заметив чужих любопытных взглядов в округе, я урываю секунду, чтобы прильнуть к Антону и поцеловать его прямо в губы. Здесь. В парке. В общественном месте. Я делаю это просто потому, что мне хочется его поцеловать. Возможно, я немного поссорилась с головой или запоздало впала в то самое блаженное отупение, но мне действительно этого хочется. Так почему бы и нет?

— Джонни, — умильной улыбкой отзывается он. И, склонившись, шепчет мне, обжигая кожу нежным дыханием: — Когда ты перестанешь делать это?

— Что?

— Сводить меня с ума. И нравится мне все больше и больше.

— Я думала, я давно тебе нравлюсь по максимуму, — невинно пожимаю плечами я. И отстраняюсь. Потому что за нами становится в очередь престарелая парочка.

Они такие славные, подслеповатая старушка со сгорбленным стариком, держащие друг друга за руки, что моя неловкость превышает все потаенные желания.

Но кое-кому плевать на внешнее окружение — похоже, кое-кто видит только меня.

Приподняв одну бровь, Антон заявляет:

— Ты всякий раз умудряешься усугубить сложившуюся ситуацию. Я не знаю, где этот максимум и есть ли предел. Знаешь, пожалуй, я возьму для тебя еще и сахарную вату.

На что я, не сдержавшись, тихонько хихикаю:

— И какая же в этом связь?

Антон аккуратно заводит волосы мне за спину и делает это для того, чтобы вновь склониться и пробежаться губами по коже:

— Я хочу провести некий эксперимент, — и от его нежного шепота по телу бегут мурашки. — Кажется, пора уже выяснить: я зависим от сладенького или… — он легонько целует меня и произносит, как ни в чем не бывало, — всего-навсего люблю тебя, Джонни.