– Да! Времена пошли! Как яйцо-то отравить можно, ведь оно же в скорлупе! Скорлупу очищают. Как сумели!

Это, верно, византийцы или ещё кто. Может, Анастас. Он мог! Я вот что, Ульян, думаю – епископ этот не Богу, а злату служит. Видно, перешёл ему боярин Путша дорогу. Хотя какой он боярин. Тьфу. Чернь.

Ульян покивал головой, соглашаясь с боярином Тальцом.

– Идём, Ульян, мне сейчас к князю надобно. Ты со мной рядышком не иди.

– Знаю, боярин, идти поодаль, словно я не с тобой иду, а по своим делам, но зрить в оба, и коли какую опасность увижу, то громко выругаться, да так, чтобы ты, боярин, услыхал и изготовился. Негодяя ловить будем! Только вот о чём я подумал, боярин. Коли душегуб яд пользует, то едва ли он к мечу прикоснётся. Надо бы нам как бы для себя яд купить возжелать и с тем, кто его продавать будет, поговорить как полагается. Глядишь, и вызнаем, кто тебя извести думает, а ты мне, как и обещал, награду дашь.

– Голова! Ты прям в корень зришь. Вот что я тебе, Ульян, скажу. Как душегуба споймаю – тебя у себя удерживать буду. Служи мне. Я у князя правая рука и считай, что ближний боярин. Будешь подле меня – в золоте купаться станешь. Ладно, пойдём к князю.

– Боярин, а я, пока ты будешь в палатах князя, к Назару-иудею мигом слетаю, а то ведь помнишь, тогда шубу твою отнёс, чтобы он её подправил? Как бы бес хитрый её не зачинил, а то ведь не узнаем.

– Слетай, голубчик, слетай. Вот действительно – ты мне прям как сын. Сыны мои, бестолочи, только мечом махать хотят, – с гордостью проговорил боярин Талец, – все в дружине. А вот так до седых усов дожил и опереться не на кого. Тебя мне Господь послал, не иначе.

Когда боярин Талец благополучно прибыл в княжеские палаты, то Ульян со всех ног поспешил к Еловичу, который уже ждал его в своём тереме.

Елович неодобрительно посмотрел на своего подручного.

– Ты это, мне больше скарб Тальца не носи. Сам вон по ночам, хочешь, по утрам бегай его чинить носи. Мне таким заниматься не с руки.

– Так по ночам и по утрам, в общем, всё время я подле боярина Тальца. Крепко ты его, боярин, напугал.

– Страх никому ещё не повредил, – деловито произнёс боярин Елович, – чего нового узнал? Вот шуба Тальца. Снёс мой челядин её к иудею.

– А карман потайной сделал?

– Сделал, вон возле полы, – отозвался боярин Елович, бросая шубу Ульяну.

Тот не спешил ничего говорить, выжидающе смотря на боярина. Елович, ругаясь сквозь зубы, достал мешочек и протянул его Ульяну, который, заглянув внутрь, нахмурился.

– Маловато.

– А что тебе без толку серебро давать. Говори, коли что есть, а то вон и Талец тебе платит, и я. Ты, чай, не бедствуешь.

– Талец мне за службу платит, – обиженно сказал Ульян, – ну да ладно, жадность – не мой порок. В общем, боярин Талец считает, что Путшу епископ Анастас отравил, прости меня Господи за слова эти.

Сказав это, Ульян набожно перекрестился, а Елович посмотрел на него с нескрываемым презрением и ухмылкой.