– Слышала стихи Владимира Полетаева? Нет? Как же много ты потеряла! – искренне расстроился он.

Вера смутилась и покраснела.

– Ничего, – утешил ее Роберт. – Завтра я принесу тебе перепечатку, это что-то, поверь! Все про нас, грешных.

Завтра. Он сказал «завтра». У Веры гулко стучало сердце. Значит, мы встретимся завтра! Значит… Значит – ура! Потому что он очень, очень ей понравился, этот парень с редким именем Роберт. И она очень хотела его завтра увидеть.

Прощались у калитки. Бабушка несколько раз кричала Вере в окно, звала в дом.

Наконец распрощались. Договорились на завтра – в пять часов на «Смоленской» у метро. В Пушкинском выставка «Москва – Париж», обязательно надо идти!

– Конечно, – как болванчик, кивала Вера. – Обязательно! Знаешь, я давно собиралась! А все никак.

Врала, конечно. Никуда она не собиралась и, если честно, даже не слышала об этой выставке. Но не признаваться же, верно?

Осталось только дожить до завтра.

Такой пустяк!

Уснула она под утро, когда знакомо загомонили птицы и из сада потянуло свежестью и росной травой.

Уснула счастливая. Самая счастливая на земле – в этом Вера была уверена. Да так оно, собственно, и было.

Вера часто перебирала, выуживала, вытаскивала из самых дальних уголков памяти счастливые минуты своей жизни. И точно была уверена, что то лето, лето тысяча девятьсот восемьдесят первого, было самым счастливым в ее жизни.

Навсегда останутся в Вериной памяти тот вечер и та бессонная светлая июньская ночь, с едва колышущимися от слабого ветерка занавесками, с нежным, чуть уловимым запахом уже отцветающего жасмина в дальнем углу, у самого забора, с назойливым, но все же родным и привычным запахом одеколона «Гвоздика», не выветривающимся из дома все лето, – бабушка свято верила в силу одеколона в борьбе с надоедливыми жужжащими кровососущими, – с чуть влажноватой от счастливых слез подушкой, с тихим похрапыванием и постаныванием бабушки за деревянной стенкой. Та ночь в родном, обожаемом доме, из которого она никуда не уйдет, и бабушка, которая будет с ней всегда.

«Счастье, счастье! Откуда же его столько? И все мне одной?»

Вера улыбалась и плакала, и вдруг ей стало не по себе – отчего, она не поняла, но сердце сжалось, заныло, и навалилась такая тоска, что стало страшно и горько. Почему, отчего? Что промелькнуло в ее голове так быстро, почти мгновенно, что называется, и разглядеть не успела? А, поняла… Тогда еще поняла – все кончается. Молодость, счастье. И главное – ожидание счастья! Когда-то его точно не будет.

И дом этот, самый любимый, родной, знакомый до боли, тоже когда-нибудь перестанет существовать в ее жизни. И бабушка… Тоже? И молодость, и надежды. И красота, и здоровье, и силы. Ведь бабушка тоже когда-то была молодой. А мама? И у нее все закончилось. И у нее, Веры, все оборвется, как не было. Молодость, красота, влюбленность. Жизнь. Неужели все это правда?

Она так остро почувствовала это, будто все это так близко, на пороге, и завтра, ну максимум послезавтра, она поймет, что это настало.

«Глупость какая, – ругала она себя. – Какая я дура! В мои восемнадцать – и такие противные мысли! Да и вообще, когда это будет? До этого так далеко, что и думать смешно».

Вера делано рассмеялась, вскочила с кровати, подлетела к зеркалу и зажгла маленький зеленый ночничок.