– Видишь, Верка, как жизнь поворачивается: то ты у нас была богачкой, всего у тебя было по горло. А теперь я.

Это была чистая правда – на накопленные деньги Зинаеда и Тамара купили хороший дом с удобствами, и в комиссионке молодая, но ушлая Томка зашибала хорошую деньгу. К тому же у нее уже имелся любовник, сын Гиви Левановича, торговца гвоздиками. Гиви Леванович постарел и дело свое передал старшему сыну, Арчилу. У Тамарки с Арчилом случилась любовь. Но женится тот не торопился, брать русскую не хотел, ждал обещанную из Кутаиси грузинку.

– А мне наплевать! – бодро говорила Тамарка, сплевывая шелуху от семечек и со свистом затягиваясь сигаретой. – Больно мне надо за ненормального этого идти, ага. Знаешь, какие они, эти грузины?

Вера не знала…

– Да бешеные! – повторяла Тамарка. – Чуть что – в крик! А уж в койке… – Тамарка закатывала глаза. – Ни дня не пропускает, прикинь?

Вера краснела. В этой теме она была полным профаном. Новых тряпок Вере хотелось. Смотрела на Тамарку и, если честно, завидовала: лаковые туфельки вишневого цвета, кримпленовые пиджаки, шелковые юбки. А какая косметика! Французская пудра и духи, итальянские тени и помада в красной коробке со смешным названием «Пуппа». У Веры были только ленинградская тушь-плевалка в коробочке, польская помада и прибалтийские духи «Дзинтарс». А еще старые, сто раз подбитые туфельки да пара старых платьишек. Не о чем говорить.

Бабушка утешала:

– Ты такая красавица, что тебе и в рубище будет хорошо, и в мешковине! Ничто тебя, Верочка, не испортит!

Все так, но мешковины Вере совсем не хотелось.

Проели все быстро. На вырученные от продаж деньги бабушка устраивала загулы – ездила в Москву и покупала в сороковом гастрономе, где работала далекая дедова родственница, деликатесы: черную, отливающую перламутром икру на развес, ломти осетрины, истекающей ярко-желтым жиром, банки камчатских крабов, самые дорогие шоколадные конфеты, ананасы, грустно увядающие в пирамидах на мраморных прилавках центральных гастрономов.

– А что? – оправдывалась бабушка, глядя на удивленную Веру. – И у нас должен быть праздник. Устроим пир – и, может, отпустит?

Но в голосе ее звучало сомнение.

Казалось, что оставленного дедом хватит надолго. Но, увы, деньги утекали, как песок сквозь пальцы.

Вера ругалась с бабушкой, пыталась ее урезонить, но ту словно несло. Только во время их пышных пиров бабушка оживлялась и приходила в себя. «Лара привыкла к хорошей жизни, и ей очень сложно. Пусть хоть так, иногда», – решила Вера и тему закрыла.

После школы она легко поступила в МАИ, конкурс там был небольшой, а математику и черчение Вера знала прекрасно. Мечтала она, конечно, о журфаке или – страшно говорить – о театральном. Но понимала, что не пройдет – где она и где те, кто туда поступает.

К первому лету Вериного студенчества Тамарка расщедрилась и сбросила Вере с барского плеча голубое венгерское платье в желтый горох, чешские белые босоножки на каблучке и отдала – неслыханная щедрость! – почти полфлакона французских духов «Турбуленс».

– Не жалко? – удивилась Вера. – Такая ведь красота!

Тамарка презрительно хмыкнула:

– Да надоели!

Теперь и Вера чувствовала себя королевой. Да так оно, собственно, и было: Вера Боженко была сказочно, волшебно хороша. Что называется, глаз не оторвать. Конечно же, сразу завелись студенческие компании, многоликие по составу, разноцветные, пестрые: студенты-медики, циничные и остроумные, не брезгующие крепким словцом; мгимошники, важные, напыщенные, в фирменных джинсах, потягивающие «Мальборо» и попивающие джин из валютной «Березки»; скромные студенты пединститута, хорошие ребята, походники и любители авторской песни. Довелось попасть в компанию вгиковцев. Вот там Вера растерялась! Ребята были не просто увлечены – они были одержимы своей профессией. Никаких разговоров о пустяках, только театр и кино. Как позавидовала им тогда Вера! Вот бы учиться там, вместе с ними! Но не судьба… Была и скучная компания физиков, угрюмые бородатые ребята говорили о незнакомом и неизвестном. Вера ничего не понимала и, конечно, скучала.