Глава 4

Кенолов цивилизация, в определенном смысле, почти не коснулась. Как и сотни лет назад, они кочевали отдельными группами, разводили овец и тигров, изредка заезжали в города, устраивали незамысловатые представления. Народу нравилось. Вокруг расписных шатров собирались толпы молодежи, а горожане постарше презрительно воротили носы. Они помнили, что еще двадцать лет назад обладателей замысловатых причесок в стране не жаловали, а кое-кто застал времена, когда за голову кенола платили неплохие деньги.

Кочевники изо всех сил старались показать, что они уже не те варвары, что веками посягали на благополучие и целостность славной Тувосарии, а скромные овце-тигроводы и, по совместительству, артисты.

Каждая группа кочевала в определенном условном секторе, но иногда они пересекались, обменивались новостями, молодежь знакомилась, создавались новые семьи и, иногда, отделялись в самостоятельную группу. Друг друга они называли соседями, хотя, между двумя группами могло быть приличное расстояние.

В этом лагере было человек пятьдесят, столько же тигров и в пять раз больше овец. Почти все уже спали, суета со сбежавшим тигром быстро улеглась, и люди пытались выспать из ночи как можно больше.

По периметру лагеря горели большие лампы, заправленные душистым маслом — отгоняли непрошеных гостей и обозначали территорию.

В качестве извинения, нам предоставили маленькую крытую повозку. Шатров сегодня не разбивали, наутро собирались отправиться в путь. Кенолы двигались к столице, с заходом по все попутные поселения, в том числе и в Тридорожье.

Заснуть в пропахшей тиграми и терпкими благовониями повозке я не смогла. Лежала на жестком матрасе и лениво разглядывала узоры на цветной ткани, как в детстве — дедушкин ковер.

Вообразить, что я лежу в своей старой кровати не получалось. У нас дома всегда пахло свежестью, не было сваленных кучей тюков и разноцветных подушек. Не висели под потолком связки трав, расписные мешочки и звенящие украшения: сияющие звезды, луны, замысловатые иероглифы, поддельные драгоценности и кристаллы с искрами внутри. Дед был и остается аскетом. Он часто говорил, что вся эта мишура лишь отвлекает от сути. На чистом холсте проще нарисовать свою картину, чем пытаться создать шедевр поверх чужого яркого и бессмысленного рисунка. Он бы и от ковра избавился, но, подозреваю, что хранил его из сентиментальности, одно из немногих проявлений слабости.

Спутников моих, судя по всему, ностальгия не мучила. Кот, так вообще едва оказался под столь желанной, хоть и несколько условной крышей, моментально уснул. Остальные тоже ворочались недолго, и только я упрямо таращилась на украшения, поблескивающие в случайно проникших под тент лучах.

Но не меня одну привлекли кенольские безделушки. Сложенный у низкого дощатого борта багаж зашевелился. Из сумки Кота высунулось маленькое угловатое создание с коленчатыми лапками и невзрачными крылышками, перебралось Коту на грудь, ощупало лицо и беззвучно взвилось к потолку. Кристаллы мелодично зазвенели, чем окончательно зачаровали существо. Ловкие лапки вцепились в самый крупный камень и принялись его откручивать от связки.