Эпилог

А теперь приступлю к описанию последующих событий моей хроники и уже, так сказать, с знанием дела, в том виде, как всё это открылось и объяснилось теперь[555].

День после смерти Достоевского был суматошным. Квартиру в Кузнечном переулке заполонили почитатели, жаждущие увидеть тело. Герцогини и великие князья, которым обычно не приходилось ждать ничего, застряли в очереди на часы. Выразить соболезнования явились даже несколько революционеров на нелегальном положении. Тело лежало в открытом гробу на столе, лицо, обычно искаженное страданиями, было спокойно. Вокруг гроба громоздились цветы и стояли свечи. В какой-то момент свечи погасли, оставив только полумрак лампады, и прилив толпы с лестницы толкнул людей на гроб, который Анне пришлось удерживать, чтобы он не свалился со стола.

Новости о смерти Достоевского распространились по Санкт-Петербургу, группы студентов собирали деньги на венки. Император назначил Анне пенсию в 2000 рублей в год, первую в истории пенсию «за вклад в русскую литературу». За кулисами всех этих событий суматошно искали кладбище, которое согласилось бы принять тело Достоевского бесплатно, поскольку у Анны не было средств, чтобы купить землю. Друзья семьи предложили кладбище Александро-Невской лавры, и, после недолгого выкручивания рук всемогущим Победоносцевым, митрополит согласился принять покойного за скромную плату (хоть и не мог понять, по какой причине простого романиста нужно хоронить в святом месте)[556].

Любой прибывший в Санкт-Петербург 31 января 1881-го, года мог бы подумать, что город хоронит монарха, а не бывшего каторжника. Огромная двадцатитысячная толпа три версты несла укрытый золотой тканью гроб от Кузнечного переулка до монастыря Александра Невского. Десятки венков покачивались над головами процессии, которая протянулась по Владимирскому проспекту, и на каждом была лента с надписью: «Русскому человеку», «Великому Учителю», «Другу Правды». Идущие за гробом несли цветы и пели гимны. На Невском проспекте остановились трамваи – прохожие забирались на крыши, чтобы получше разглядеть происходящее. Многим присутствующим казалось, что они хоронят часть России.

Всего месяц спустя, 1 марта 1881 года, революционеры наконец убили царя Александра II. Месяцами они копали галерею из подсобки сырной лавки на Малой Садовой под дорогу, по которой царь каждое воскресенье возвращался с развода караулов в Михайловском манеже. По плану, бомба должна была взорваться под кортежем царя, когда он проезжал над галереей, но убийцы не стали полагаться на случай – это было шестое покушение на жизнь монарха. Еще трое убийц находились на улице неподалеку, готовые завершить начатое с помощью метательных бомб – наполненных нитроглицерином жестяных банок.

В назначенный день бронированный экипаж царя отправился в манеж не по Малой Садовой, а альтернативным маршрутом, по набережной Екатерининского канала. В манеже Александр II был в приподнятом настроении, дружелюбно разговаривал с английским послом о герцоге Эдинбургском. На пути обратно к дворцу его поджидали трое убийц с выкрашенными в белый – чтобы не выделялись на фоне снега – бомбами. В 2.15, когда кортеж приблизился к Конюшенному мосту, первый убийца бросил бомбу под ноги лошадей, убив прохожего и одного из казаков и повредив экипаж. Царь, однако, остался невредим. Вместо того чтобы послушаться совета лейб-кучера и покинуть место покушения, царь выбрался наружу, чтобы посмотреть на убийцу.

– Вы в порядке? – спросил его один из офицеров.

– Да, слава Богу, – перекрестившись, ответил царь.

Второй убийца ждал неподалеку.

– Слишком рано благодарить Господа, – сказал он, бросая вторую бомбу[557].

Взрывом царю оторвало ноги, вырвало часть тела. Его увезли в Зимний дворец на санях, но он умер от кровопотери вскоре после прибытия. Террористы-народовольцы, осуществившие нападение, написали уважительное письмо новому монарху, Александру III, умоляя начать реформы и предупреждая, что в противном случае «революционное землетрясение по всей России завершит уничтожение старого порядка»[558].

На самом деле уничтожение старого порядка уже шло вовсю, а новый уже родился. Трехлетний Иосиф Виссарионович Джугашвили подрастал в Грузии. Позднее, стремясь предстать волевым и сильным человеком, человеком нового индустриального общества, он сменит фамилию на Сталин и будет читать «Бесов» не как предостережение, но как инструкцию к революции. (Ленин предпочитал Тургенева.)

После убийства царя Победоносцев посоветовал своему бывшему ученику, теперь императору Александру III, ужесточить ограничения прав русских евреев. Результатом этого стали Майские правила, откровенной целью которых был переход одной трети еврейства в православие, эмиграция другой и голодная смерть третьей. Евреев обвинили в убийстве Александра II, и в течение трех последующих лет на территории Российской империи произошло более 200 антисемитских инцидентов, включая ужасающие погромы в Варшаве, Киеве и Одессе, в ходе которых были уничтожены тысячи домов.

В 1884 году Константин Сергеевич Алексеев взял сценический псевдоним Станиславский, чтобы родители не узнали о его любительской театральной труппе. В годы, предшествующие созданию Московского художественного театра, «системы Станиславского» и всемирно известной постановки «Чайки» Чехова, он адаптировал для сцены «Село Степанчиково», которое Достоевский изначально задумывал пьесой, но не мог поставить в Семипалатинске. Играя кроткого дядю Ростанева, Станиславский почувствовал, что впервые вжился в персонажа: «в этой роли я стал дядюшкой, тогда как в других ролях я, в большей или меньшей степени, „дразнил“ (копировал, передразнивал) чужие или свои собственные образы»[559]. Когда «Село Степанчиково» было впервые опубликовано, немотивированная, контролирующая злоба Фомы Фомича не казалась такой уж реалистичной, но сценическая постановка получила признание с появлением при дворе печально известного Распутина.

Тем временем на декадентском Западе Зигмунд Фрейд только-только получил диплом врача и принялся работать ассистентом в Центральном клиническом госпитале Вены, где крайне заинтересовался кокаином. Фрейда всегда интересовали тайные задворки разума, и жизнь Достоевского инстинктивно привлекала его. Скоро образы Достоевского вдохновят его самую влиятельную теорию и другую, менее известную идею: первая – что все люди до определенной степени желают смерти своих отцов и сексуального союза с матерями; вторая – что игровая зависимость есть замена мастурбации[560]. Фрейд считал «Братьев Карамазовых» «величайшей из написанных книг».