– Да, ваша милость, именно так, – прохладно прервал меня государь. – Ее сиятельство хоть и смущалась, но, услышав о том, что его светлость обвиняют в преступлении, совершенном ночью, жарко заверила, что он не покидал ее спальни. Заверила, что Ришем не позволил ей закрыть глаза, уж простите, Шанриз, за такие подробности. А посему, кроме вас, его светлость никто не видел, зато у герцога есть свидетель непричастности к нападению на вас.

– Но я говорю правду! – воскликнула я, вдруг ощутив, как защипало глаза от бессильной злости и обиды. – Он был в моей спальне и сотворил всё то, о чем я говорила!

– Шанриз, – резко произнес глава моего рода, – закройте рот и не открывайте его, пока вам не позволят сделать это.

Я порывисто обернулась к нему, ответила возмущенным взглядом, но не встретила ни ободряющей улыбки, ни понимания, только увидела плотно сжатые губы и брови, сурово сведенные к переносице. Испытав теперь еще и муку из-за приказа молчать, я закусила губу и отвернулась. Теперь я сидела, ни на кого не глядя, полная жалости к себе, ненависти к Ришему и обиды на короля, да и на дядюшку, который не позволил мне защищать себя.

– Я могу задать вопрос, Ваше Величество? – учтиво спросил граф.

– Задавайте, ваше сиятельство, – устало ответил государь.

– Могу я спросить, откуда графиня узнала о том, что его светлость обвиняют в преступлении?

Вновь вскинув взгляд на дядюшку, я опалила его негодующим взглядом. Мне казалось, что он должен был сейчас сказать, что в его роду нет лжецов и что…

– Он сам сказал ей, – ответил король, прервав горячечный ход моих мыслей.

– Герцог присутствовал на допросе? – снова спросил граф с некоторой толикой удивления.

– Я приказал привести его после того, как ее сиятельство сказала, что всю ночь провела в своей постели в одиночестве, как и положено добропорядочной супруге. – Теперь я перестала дуться и паниковать, сообразив, почему дядюшка задает вопросы вместо того, чтобы броситься на защиту моей чести. Повернувшись, я посмотрела на короля, и он, заметив это, едва заметно усмехнулся: – С возвращением, Шанриз, – сказал Его Величество. – Смею надеяться, что вы вернули себе ваш блистательный разум и больше не станете рваться в атаку, пока не выслушаете всего, что вам говорят.

– Простите, – пролепетала я, отчаянно краснея. – Но мне еще не доводилось выступать в роли клеветника и оговорщика. Это особенно оскорбительно, когда не являешься ни тем, ни другим. Прошу меня простить, государь, я поддалась эмоциям.

– И я снова вас прощаю, – кивнул король и вернул свое внимание главе моего рода: – Я понимаю, ваше сиятельство, почему вы задаете свои вопросы. Я учел обстоятельства, при которых были даны показания графини Дамхет. И пусть это выглядело как раскаяние кавалера, пояснявшего даме причину оглашения их отношений, но подсказка осталась подсказкой. Потому я принял к сведению признания любовников, простите, ваша милость, однако не уверился в них. И все-таки данность такова, что у герцога есть свидетель, у вас, Шанриз, только вы. Даже ваша служанка не видела ночного визитера, лишь слышала его голос. А посему я не могу принять решения о наказании его светлости, основываясь лишь на ваших словах, потому что мне понятна ваша неприязнь к герцогу, как и его желание скомпрометировать вас в моих глазах. Мой суд должен быть беспристрастным и основываться не на домыслах, а на фактах и доказательствах.

– Ключ, – произнес его сиятельство. – Ключ от спальни Шанриз в его кармане – это ли не доказательство, государь?

– Ключа при герцоге не было, – ответил король. – Его обыскали, но, увы, в карманах Ришема было пусто. Доказательств его присутствия в спальне ее милости, кроме утверждений баронессы, нет.

Устремив взор в пустоту, вдруг разверзшуюся передо мной, я сидела оглушенная словами короля. Осознать, что Ришем вновь избежит наказания и продолжит творить беззаконие и мерзости под носом повелителя Камерата, было не просто сложно. Это не укладывалось у меня в голове. Но он ведь сказал, что не позволит мне угаснуть! И что же? Ничего… Ничего! Выходит, чтобы герцога постигла кара, его нужно застать над моим телом, сжимающим окровавленный нож?

– Простите, государь, но выходит, что мерзавец, лжец, отравитель и насильник останется без наказания? – услышала я ровный голос дядюшки и перевела на него взор.

А после поднялась на ноги, не дожидаясь ответа короля. Выносить и дальше весь этот фарс мне было тошно. Нет, в этот раз слёз не было, мой разум был чист. Исчезло желание что-то доказывать и требовать. Его Величество перевел на меня изумленный взгляд, и я повинно склонила голову:

– Простите меня за дерзость, государь, я прошу позволить мне покинуть вас.

– Что вы намереваетесь делать? – спросил монарх, и я ответила искренне: