— О дальнейшем узнаете на месте, — сказал он и пожелал удачи.

Вечером мы были в столице Нагорного Карабаха, где воздух такой чистый и упоительный, что грешно засорять легкие табачным дымом: тем более нельзя нарушать светомаскировку — даже горящей цигаркой.

В Степанакерте нам велели выехать в Нахичевань.

— О дальнейшем узнаете на месте, — услышали мы уже знакомую фразу.

Дорога шла мимо лесистых нагорий, пересекала быстрые шумные речки. Один перевал сменялся другим. Чем дальше — тем пустынней ландшафт. И тем жарче воздух.

Прибыв в Нахичевань, отправились в штаб. «Дальнейшее» приобрело здесь наконец четкое понятие; наши войска, согласно советско-иранскому договору 1921 года, переходят государственную границу...

— Тут еще один корреспондент прибыл. Павленко, — сказал штабной офицер.

— Павленко? Какой Павленко? Петр Павленко? — переспросил я.

— Это уж вам лучше знать, — ответил офицер и занялся своим делом.

Павленко мы нашли вскоре в расположении воинской части. Он примостился на подножке полуторки и что-то писал, положив бумагу на новенькую планшетку. Был он в круглых очках в золоченой оправе, в ладно сидевшей гимнастерке с орденами Ленина и Красной Звезды — полковой комиссар Петр Андреевич Павленко, специальный корреспондент «Красной звезды».

Мы представились. Он встал с подножки, протянул руку.

— Из «Бойца РККА»? Знаю, знаю, очень давно знаю эту газету, — сказал он, как-то странно щурясь одним глазом.

С первой же его фразы улавливался грузинский акцент. И то, что он давно знает «эту газету», и то, что у него грузинский акцент, объяснялось просто. В 1921 году Павленко с частями 11‑й армии вступил в Тбилиси. Правильнее сказать, вернулся в Тбилиси, поскольку провел здесь детство и юность. Жил в рабочем предместье Нахаловке. Отсюда уехал учиться в Баку. Из Баку ушел добровольцем в ряды Красной Армии, вступил в партию. В Тбилиси Петр Павленко стал политработником, начал сотрудничать в красноармейской газете «Красный воин» — позже «Боец РККА» — ее создал С. М. Киров, а редактировал некоторое время Дмитрий Фурманов.

Боже, да сколько же лет прошло с тех пор! Перед нами стоял ветеран военной печати, известный писатель, автор популярного в то время романа «На Востоке».

«Ну, уж если Павленко сюда приехал, — подумал я, — значит, дело важное». Это нас сильно приободрило, потому что и Прокофьев и я были порядком обескуражены тем, что редактор послал нас, военных корреспондентов, так далеко от фронта.

Полковой комиссар ведет себя очень просто, как равный с равными, как товарищ. Он лишь спрашивает: «Как добрались? Где спали? Сыты ли?» И ничему не поучает. А нам хочется его советов. И вот он говорит, как бы сам советуясь с нами:

— Может быть, одному из вас написать о наших красноармейцах, вступающих на территорию иностранного государства, а другому поискать материал о германских разведчиках, свивших себе гнездо в Иране?

...Мы с Прокофьевым забрались в открытый «У‑2», и самолет, оставив за собой облако желтой пыли, оторвался от земли. Часа через полтора опустились на безлюдном тебризском аэродроме. Иранский город лежал среди невысоких гор. Солнце нестерпимо палило, и, плоскокрыший, он издали казался серой горячей пустыней, освежаемой зелеными пятнами садов. Здесь, в Тебризе, я расстался с Прокофьевым: он отправился в одну из советских частей, вступившую в Иран, я — в советское консульство. А отсюда поспешил к одному из домов Тебриза...

Дом этот, двухэтажный, стоял особняком. Мы толкнулись в парадный подъезд (мы — это майор из штаба соединения, старший политрук из политотдела, переводчик в звании лейтенанта, представитель городских властей, местный полицейский и я). Дверь оказалась заколоченной. И другая дверь тоже. В третьей, с боковой стороны дома, наверху имелось небольшое оконце. Я был, пожалуй, самым щуплым и весом полегче остальных, поэтому меня легко подняли на руках. Локтем проломил стекло, очистил от осколков раму, перевалился внутрь, ногами вперед, и уже почти было оторвался от оконца, как вдруг услышал: «Ты там поосторожней, — может, мина где спрятана». Это было сказано невзначай, будто речь шла о гвозде, за который можно зацепиться. Признаться, столь любезное (сколь и запоздалое) предостережение не вызвало у меня в ту секунду положительных эмоций. Но мины там, где я очутился, не оказалось. Отодвинув внутреннюю задвижку, распахнул дверь.

Потом мы все поднялись на второй этаж.