Долго разыскивал я тот фронтовой блокнот. Записи мне нужны были не потому, что время выветрило воспоминания военных лет. Бывает, увидишь написанное, и все встает, как живое, сегодняшнее.

И еще не давали покоя два Шмидта — Бруно и Фридрих...

И вот блокнот лежит на столе.

Никак не ожидал, что окажусь в таком городе! Вчера еще мне казалось, что все города мира погружены в темноту, все окна повсюду укрыты черными завесами. А здесь вдруг полное раздолье свету — и в домах и на улицах. Витрины ослепительно сияют, отчего россыпи и гирлянды восточных сладостей и бараньи туши, висящие на крюках вниз головами, выглядят необычайно пестро и даже торжественно. И запахи пестрой «палитры»: пахнет гарью и сыростью, горьким и кислым, пряным и острым. То они доносятся до нас раздельно, то смешиваются в знойном, неподвижно-плотном южном воздухе.

Народу на улицах — уйма. «Шагом» движутся машины, бесцеремонно подталкивая своими передками фланирующих. Иногда кто-то из них взбирается на капот, весело радуясь своей предприимчивости, и тогда хозяин автомобиля высовывается в окошко и сердито сгоняет непрошеного пассажира... Лысый чайханщик величаво-медленным движением руки приглашает к столику попить ароматного чаю. Юноша в белых штанах зазывает в кинематограф, где день и ночь, без перерыва, крутят фильмы. Мальчишки в лохмотьях шмыгают среди прохожих; мольба в глазах, на ладони маленький поднос с горящими угольками, хлебными крошками и жестяной банкой для воды — символика нищеты должна привлечь внимание тех, кто захочет помочь.

Вокруг людей в нашей военной форме то и дело собираются местные, и тут же в толпе находится переводчик. Военных спрашивают, военных слушают. Внимательно, заинтересованно.

Это — Тебриз августа сорок первого года. Попал я сюда вот как.

Два дня назад редактор газеты «Боец РККА», батальонный комиссар И. Бережной, вызвал старшего лейтенанта Юрия Прокофьева и меня, приказав любыми средствами и как можно быстрее добраться до Степанакерта.