Она была закрыта, когда я ее туда кинула.
Я в этом уверена.
И все же вот она, открытая, как будто ее только что кто-то читал.
Я медленно подхожу к Книге, обдумывая все способы, которыми она могла открыться сама по себе. Я не могу ничего придумать. По крайней мере ничего такого, что не граничило бы со сверхъестественным. Или, если позаимствовать термин у бабушки Дэйна, необъяснимым.
А потом я говорю это вслух, надеясь, что тогда это станет правдой.
— Чушь.
Но это не так. Я знаю это с того момента, как увидела страницу, на которой открылась Книга. Это глава от четвертого июля. В тот день ремонтировали потолок на кухне. Я оглядываю страницу, и один параграф бросается мне в глаза.
Мое сердце начинает биться быстрее, когда я читаю это снова, и вся правда этих слов откладывается в голове.
Мальчик из города.
Который был в доме тогда же, когда и Петра.
Который, наверное, знал ее.
Который мог быть ее парнем. Вроде того.
Который мог убедить ее сбежать через окно спальни.
Который мог предложить сбежать вместе и разозлиться, когда она передумала.
Который потом влез в Бейнберри Холл и оставил ее тело под половицами, потому что знал, что там было потайное место.
И этот мальчик, поняла я, есть на одном снимке папы.
Я хватаю фотографию со стола. Когда я впервые увидела его, то подумала, что это папа стоит сзади Уолта Хиббетса и его лестницы. Я должна была догадаться, что папа стоял за камерой — а на фото стоит кто-то другой.
Я не могу разглядеть слишком много деталей, даже после того, как подношу фотографию к лицу и щурюсь. Только узкая полоска одежды и маленький кусочек лица выглядывают из-за лестницы. Единственный способ увидеть лучше — найти лупу.