— Я не могу…
Старик молчит.
— Я не могу, пожалуйста…
Черный шумно вздыхает:
— Видишь ли, девочка, твои мама и папа не были сегодня со мной откровенны. А я очень сержусь, когда мне говорят неправду… Но хуже всего то, что они и тебе врали, и это очень огорчает меня.
— Врали мне?
Что это значит?
— Мы были знакомы раньше, до сегодняшнего дня. Я это вспомнил, я никогда не путаю запахи. Но они сделали вид, будто ничего не было… Много воды утекло с тех пор, как мы все вместе жили под красными крышами…
— Но однажды ночью они удрали вместе с сокровищем, ничего не сказав бедолаге Черному.
— На Библии клянусь: нет там никакого сокровища.
— Не богохульствуй! — кричит на меня Черный.
Меня хватают за волосы, опрокидывают на пол. Искорка обрушивается на меня всем своим весом, целит ножницами в глаз. Телок встает на колени рядом с ней и приставляет резак мне к горлу. Я чувствую, как лезвие мне царапает кожу.
— Ладно, детки, поиграли, и хватит, — унимает их старик. Но они не отпускают меня. — Теперь наша подружка нам скажет, куда закопали сундук…
— На кладбище, — бормочу я еле слышно, обмирая при мысли, что предаю доверие мамы и папы. Но больше ничего не остается.
— Где на кладбище?
— Под каменным ангелом…
Мокрую землю труднее копать, как-то сказал мне папа. Но Телок сильный, и когда он ворочает лопатой, кажется, будто земля ничего не весит. Выбрасывает ее и снова вонзает штык, не зная усталости. Искорка держит керосиновую лампу, освещает яму. Черный сидит на одной из плит, держит меня на коленях. От его слюнявых нежностей у меня мурашки бегут по коже. Каменный ангел взирает на всех нас, бессильный, как все ангелы, когда надо кому-то помочь.
— Ну, долго еще? — жалуется Искорка.
— Клянусь, если там ничего нет, я ее зарежу, — грозится ее брат, испепеляя меня взглядом.