— Понятия не имею, но Ханна убеждена, что жизнь ее была сплошным приключением и что родители облегчали бремя лишений, превращая всякое неудобство в игру, специально для нее придуманную… Все более-менее в духе Нью-Эйдж[4]: отец ходил на охоту с луком и стрелами, а мать проводила странные обряды, чистила ауру и тому подобное.

— Дело было в девяностые годы: какой-то анахронизм, — скептически заметила Уолкер.

— В нашу первую встречу Ханна упомянула о призраках, колдуньях и живых мертвецах; кажется, она твердо убеждена в том, что все они существуют в реальности.

Стало быть, это нормально, что родители привязали мне колокольчик к щиколотке, чтобы забрать меня из земли мертвых.

— Меня не слишком беспокоит семья с причудами или суеверия, — заметила Уолкер. — Но заставляет задуматься история с именами.

Тереза Уолкер была права: то, что Ханна Холл в детстве много раз меняла имя, наводило и Джербера на размышления.

Идентичность формируется у человека в первые годы жизни. Имя — не просто ее часть, это ее стержень. Оно становится магнитом, к которому притягиваются все особенности, определяющие нас и делающие в каком-то смысле уникальными. Включая внешний вид, особые приметы, вкусы, нрав, достоинства и недостатки. В свою очередь, идентичность лежит в основе того, что мы называем индивидуальностью, определяет ее. если трансформировать первую, вторая рискует деградировать во что-то опасно неопределенное.

Перемена имени, даже единожды в жизни, дестабилизирует человека, наносит серьезный урон самооценке. Поэтому до чрезвычайности усложнена законная процедура смены идентичности. Кто знает, к каким последствиям для Ханны Холл привел процесс непрерывной метаморфозы.

Я — Белоснежка, Аврора, Золушка, Златовласка, Шахерезада… Какая девочка в целом свете может похвастаться, что всегда была принцессой?

Мысленно вслушиваясь снова в голос пациентки, Джербер открыл керамическую банку, где Сильвия держала печенье, сунул туда руку, вытащил шоколадное. Рассеянно откусил кусочек.

— Ханна упорно твердила, что у нее была счастливая семья, — заметил он, открывая холодильник и высматривая молоко.

— Думаете, она говорит неправду?

Джерберу пришел на ум Эмильян, мальчик-призрак.

— Одновременно с этим случаем я рассматриваю другой, шестилетнего белоруса, который утверждает, будто приемные родители устроили что-то вроде оргии и в ней принимали участие также бабушка с дедушкой и священник… Говорит, будто на них были маски животных: кот, овца, свинья, филин и волк, — скрупулезно перечислил психолог. — Суд поручил мне установить, не лжет ли мальчик, но проблема не сводится только к этому… Для ребенка семья — самое надежное место в мире или самое опасное: каждый детский психолог это прекрасно знает. Вот только ребенок не умеет отличать одно от другого.

Уолкер призадумалась на мгновение.

— По-вашему, маленькая Ханна не была в безопасности?

— Все дело в правилах, — отвечал Пьетро. — Ханна процитировала мне два: «Чужие опасны» и «Никогда не называть чужим свое имя».

— Наверное, чтобы понять, какие это правила и сколько их, а главное, для чего они служили, вы должны сначала углубиться в само понятие «чужие», — подсказала Уолкер.

— Да, правда, я тоже так думаю.

— Что-то еще?