Лена написала Борису и с нетерпением ждала ответа. Ждала в этот день, ждала на следующий, ждала, отсчитывая минуты, но не дождалась. Она терялась в догадках, смутное чувство тревоги нарастало сильней и сильней. Не случилось ли чего? Обычно Борис приходил каждый день, неизменно приносил цветы и подарки. Георгий Александрович — это Лена узнала уже в роддоме — на второй день после ее отъезда сам слег в больницу. Ксения Петровна, естественно, не появлялась ни разу. И вот теперь исчез Борис. Лена не знала, что думать, что делать. Соседки по палате успокаивали, ободряли.

На четвертый день, когда Лене разрешили встать, она побежала к телефону. Набирала номер до тех пор, пока ее не попросили оставить служебный телефон в покое. Вечером она вновь позвонила. Дома не отвечали. Лена уже совсем потеряла надежду дозвониться, как вдруг услышала, что трубку сняли. Она почти крикнула, словно боялась, что ее не услышат:

— Алло, алло, это квартира Гуровых? — Она вслушивалась в дыхание на другом конце провода и настойчиво разъясняла: — Это я, Лена. Вы меня слышите?

Раздался короткий щелчок. В ту ночь Лена не спала. Пробегали мысли, одна страшнее другой, и все они казались чудовищными, неправдоподобными. Утром она направила домой телеграмму. Ответа так же, как и прежде, не последовало. И вдруг — это уже было перед самым вечером — ей сказали, что кто-то зовет ее к «переговорному». «Переговорным» называли окно в конце коридора, которое можно было открыть и спокойно разговаривать. Лена бежала по коридору и не чувствовала под собою ног. Распахнула окно и улыбнулась девчонкам с завода. Лена изо всех сил старалась скрыть разочарование, но подруги сразу подметили что-то неладное. Они дотошно выпытывали у Лены, как она себя чувствует, привязали к концу веревки здоровенный пакет с продуктами (веревка всегда висела у «переговорного» и даже позеленела от времени), рассказывали заводские новости. Лена видела, что они стараются ее развеселить, и делала вид, что смеется. Она несколько раз порывалась спросить про Бориса, как вдруг одна из подруг с шутливой укоризной заметила:

— Борька у тебя серьезный стал, не приведи господи. Вчера в кино его встретила. Я ему: «Поздравляю вас, Борис Георгиевич, с законной дочечкой», а он мне через губу: «Премного благодарен».

Девчонки еще что-то говорили, а Лена чувствовала, что пол убегает у нее из-под ног. «Вчера в кино? Живой, здоровый?» Она так изменилась в лице, что подруги в испуге затараторили:

— Иди ложись…

Оставшиеся дни проходили через застывшую боль и немую тоску. Принесли девочку, крохотный комочек с едва заметными глазами-щелочками, и вместе с теплом, растопившим душу, внутрь вошла обида, которую, Лена знала, уже никогда оттуда не вынуть. Перед самой выпиской врач снова подошла к ее постели:

— Думаю, что все будет в порядке. На всякий случай в месячном возрасте покажите дочку невропатологу в детской консультации.

В то утро Лена не находила себе места. В десять ей передали узел. Лена дрожащими руками перебирала распашонки, чепчики, пеленки, завернутые в красивое атласное одеяло, и глотала слезы. Дежурная сестра по-своему истолковала ее настроение:

— От радости не ревут, от радости смеются.

Лена оторопела, увидев перед собой толпу народа. Она даже не сообразила сразу, кто там был. А дежурная сестра держала девочку в руках и с торжественно серьезным видом говорила:

— Только папе, только папе.

Лене казалось, что она сгорит от стыда. На какое-то мгновение среди встречающих произошло замешательство, которое сестра тоже оценила по-своему:

— Какой робкий у вас муж…

Тут из толпы, выступил Николай Семенов — сменный инженер из инструментального — и спокойно проговорил:

— Не робкий, а боязно брать как-то. Не приходилось…

Сестру завалили цветами и конфетами. Шумной компанией направились к выходу. Лену ни о чем не спрашивали, ей тоже ничего не объясняли. Посадили в машину, рядом сел Семенов. Сомнений не было, ее везли в общежитие. «Значит, знают. А как им не знать, если я сама просила купить приданое?»

Иринка требовала к себе постоянного внимания, и это несколько снимало остроту неутихающей боли. «Как он мог, как он мог? Можно не любить, ненавидеть. Но бросить в такой момент, предать своего ребенка…» Лена задыхалась от мыслей и не находила ответа. «Ведь он любил меня. Неужели все это было наносное, временное?» Припоминалась Ксения Петровна с ее наставлениями: «Встречался из интересинки, женился из благодарности, терпел из благородства. Но вы ему не нужны». Прошло уже две недели после возвращения из роддома, а Лена не могла успокоиться. По этому поводу Николай Семенов — он как-то зашел к Лене — сказал так:

— Тебя оскорбили, я понимаю, очень больно. Но вместо того чтобы плюнуть негодяю в лицо и как человеку возвыситься над мразью, ты своей собственной обидой съедаешь себя. Неужели в тебе нет ни гордости, ни достоинства? Обидно? Да выплюнь ты ему эту обиду в рожу и поставь точку.