Мебель была такой шикарной, что Лене стало не по себе. Даже штанги были прибиты, и с них свисали изумительные нейлоновые гардины. «Когда же он все это сделал?»

Лена присела на край дивана, расстегнула пальто и, заикаясь от волнения, спросила:

— Зачем вы это?

Генерал поторопился, зачем-то открыл балконную дверь, закрыл, потом глухо ответил:

— Жить вам с дочкой, вот зачем. — Он повернулся и глухо добавил: — И я возле вас погреюсь.

Иринка росла великолепно, ее находили совершенно здоровой. Настолько здоровой, что Лена даже боялась — девочка ничем не болела. «А вдруг она окажется физически сильной, а умственно отсталой?» Георгий Александрович несколько раз показывал Иринку хорошим специалистам, но те никаких отклонений от нормы не находили. Иринка рано заговорила, у нее оказалась великолепная память, но совершенно потрясающим был музыкальный слух. В свои три года девочка запоминала любую мелодию. Георгий Александрович немедленно повез ее к своему знакомому профессору консерватории. Музыкант слушал девочку, заставлял повторять все усложняющиеся ритмы, выстукивал пальцем по крышке рояля, нажимал то одну, то другую клавишу, затем не выдержал и уточнил:

— Сколько ей лет? — Услышав еще раз, что девочке три года, удивленно развел руками. — Извините, но такое я встречаю впервые.

На следующий день у Иринки было великолепное пианино. Появился и преподаватель музыки. Все это, конечно, делал Георгий Александрович. За эти годы Лена так привыкла к постоянному присутствию Гурова-старшего, к его советам и помощи, что уже принимала их если не как должное, то как неизбежное.

Именно из-за Георгия Александровича у них вначале ничего не получалось с Евгением. С Шурыгиным Лена была знакома давно. Работали в одном цехе, учились в одном институте. Женька всегда оказывал ей самые активные знаки внимания, но Лена их не замечала — был Борис. После развода и наступившего отрезвления Лена увидела Евгения Шурыгина в новом свете: по-прежнему ее любящего, доброго и внимательного, но ни о каком замужестве больше и думать не хотела. Подруги ругали Лену:

— Глупая, своего счастья не видишь. — Они называли Шурыгина «основательным».

Бежало время. Иринке было четыре года. О ней писали в газетах, показывали по телевидению, она была «знаменитостью». Лена закончила институт. Вместе с ней закончил и Евгений. Они работали по-прежнему рядом, и Лена чувствовала, как все больше и больше растет у нее уважение к этому человеку. Старые раны зарубцевались, она уже спокойно встречала Бориса. Возможно, Лена послушалась бы советов подруг и пошла навстречу предложениям Евгения, если бы не Георгий Александрович. Лена видела, как он чахнет, и не хотела наносить ему удара. А Гуров словно чувствовал ее состояние, повторял:

— Ты, Лена, смотри. На меня внимания не обращай. Если попадется хороший человек, выходи замуж.

Он никогда не просил ее помириться с сыном.

В то лето они с Иринкой впервые были на юге. Лена никогда не ездила в санаторий, и когда ей предложили поехать вместе с девочкой в Евпаторию, с удовольствием согласилась. Георгий Александрович провожал свою внученьку и все время суетился. Он натащил такой ворох подарков и пакетов, что Лена не знала, что с ними делать. Он не отпускал Иринку от себя ни на шаг и все смотрел и смотрел на свою любимицу. Если бы Лена тогда знала, что, прощаясь с внучкой, он прощается с жизнью.

Лена смотрела вслед этому больному человеку и не знала, что видит его в последний раз. Узнала она о смерти Георгия Александровича только по возвращении из Евпатории, узнала из газет. Иринка допытывалась, почему не приходит дедушка, а она глотала слезы и никак не могла объяснить дочери, что дедушка уже никогда не придет. На кладбище она ходила одна, Иринку не брала. Сидела у свежезасыпанной могилы и перебирала в памяти все, что было связано с Георгием Александровичем.

Борис пришел через неделю после ее возвращения из отпуска. Он встретил Лену у входа в дом и, глядя куда-то в землю, попросил:

— Я хочу встречаться с дочерью.

Лена смотрела на его опущенную голову, и ей даже стало немного жаль этого человека.

— Тебе это очень нужно?

— Я хочу встречаться со своей дочерью, — повторил упрямо Борис.