Но вернулась Ксения Петровна и будто повеяло осенью. Она обнялась с мужем и сыном, мимо Лены прошла, как мимо шкафа, вошла в комнату и остолбенела. Лена хотела пройти к себе, но Гурова ее остановила.

— Давайте, милочка, договоримся: распоряжаться вы будете у себя дома. — Она сделала паузу и не без иронии добавила: — Когда он у вас будет, а пока вы квартирантка, командуйте у себя в комнате.

Лена могла ожидать чего угодно, но не этого. Задохнувшись от обиды, она круто повернулась и вышла. Что тогда творилось! Наверное, даже соседи слышали, как кричал Георгий Александрович:

— Как тебе не стыдно! Как ты смеешь разговаривать с ней таким тоном? Да ты ее мизинца не стоишь…

Что-то визжала Гурова, что-то говорил Борис, но Лена слышала только Георгия Александровича.

— Какая ты мать? Какая ты подруга? Ты же обожравшаяся мещанка.

Он вдруг замолчал, и Лену ударила наступившая тишина. Вбежал Борис.

— Отцу плохо!

Георгий Александрович полулежал в кресле с закрытыми глазами и жадно ловил ртом воздух. Ксения Петровна стояла рядом и в ужасе смотрела на позеленевшее лицо мужа. Лена расстегнула ему ворот рубахи и приказала Борису:

«Скорую» вызови! — и тут же повернулась к Ксении Петровне. — Нитроглицерин, быстро!

Гурова не двигалась с места. Лена прикрикнула на нее:

— Да быстрее же… Нитроглицерин… Валидол…

Лена нетерпеливо смотрела на стоящую перед ней женщину и вдруг поняла: Ксения Петровна не знает, где что находится. Сама быстро ощупала карманы Георгия Александровича, нашла валидол.

Приехал врач. Больного привели в чувство, уложили в постель. Наступили тяжелые дни. Лена прибегала с работы и первым делом заходила к Георгию Александровичу. Но как только появлялась Гурова, Лена уходила к себе. Жить в доме становилось невыносимо. Лена все чаще, и чаще предлагала Борису переехать куда-нибудь. Борис уговаривал, упрашивал, отнекивался, что-то доказывал. Но когда просьбы жены стали угрожающими, он нашел средство избавиться от них. Как, мол, оставить Георгия Александровича? Этот довод действовал безотказно. А потом Гуров-старший выздоровел, но положение осталось прежним. Борис рассуждал:

— Ну зачем мы будем искать квартиру? Давай считать, что нашли. Можем даже платить квартирную плату.

Платить, конечно, не платили, но жили плохо.

Лена старалась из своей комнаты не выходить, особенно если приходили гости. А бывали они часто и все — к Гуровой. Шумели, пили, спорили. Если приходили к Георгию Александровичу и не было Ксении Петровны, Лена еще появлялась, в иных случаях сидела, пока гости не уходили.

Прошло лето, наступила осень, начались занятия в институте, Лена решила наверстать упущенное и занималась с утроенной силой. После работы не успевала забежать домой и шла прямо в институт. Возвращалась поздно. Субботы и воскресенья уходили на подготовку к семинарам, зачетам, на курсовые и прочие задания. Борис ничего не говорил, но Лева видела, что он недоволен. Она как-то затеяла на эту тему разговор. Борис слушал молча, хмурился:

— Жаль, что лучшие годы уходят.

Конечно, жаль. Она сама это великолепно понимала. Но разве есть другой выход? Она так прямо и спросила. Борис усмехнулся: