1885. Благодеяние №6

Оценивая многообразную благотворительную деятельность Захарьина, его биографы с неизменным восхищением отмечали трепетную заботу профессора о нуждающихся студентах, в пользу которых он жертвовал как будто бы всё своё жалованье начиная с 1885 года и вплоть до прекращения преподавательской службы в 1896 году.[519] Советские историки медицины не учитывали только одного существенного обстоятельства: с 1 февраля 1885 года, после утверждения его в звании заслуженного ординарного профессора, Захарьин получал не жалованье, а пенсию в размере трёх тысяч рублей и никогда не испытывал желания поделиться ею со студентами.

Тем не менее в 1885 году произошли события, побудившие Захарьина к определённой филантропической активности. Весной того года журналы «Медицинское Обозрение» и «Врач» опубликовали заметки, короткие сообщения и коллективные письма московских докторов, протестовавших против грубости, нетерпимости и оскорбительного для всего врачебного сословия обращения Захарьина с коллегами.[520] Разразившийся в медицинском мире скандал резко поколебал реноме Захарьина, незыблемое доселе, как гранитный обелиск, и старательно отполированное славословиями верных учеников и благодарных пациентов. Бурную полемику в медицинской печати жёстко пресёк тогда московский генерал-губернатор князь Долгоруков, но сам директор факультетской терапевтической клиники был настолько потрясён несправедливыми, по его мнению, нападками на него, что от горькой обиды заговорил о своей отставке. От скоропалительного увольнения его остановило письмо профессора Бабухина:

Осенью 1885 года эмоциональное равновесие директора факультетской терапевтической клиники полностью восстановил министр внутренних дел граф Толстой: 12 октября он выслал профессору свой портрет, а 24 октября выпросил для него у императора орден Святого Владимира 2-й степени «в воздаяние многолетней отлично усердной и выдающейся преподавательской и врачебной деятельности, приносящей особую пользу делу медицинского образования в России».[522] Прошло несколько недель, и 7 декабря того же 1885 года граф Толстой назначил Захарьина почётным членом Императорской Академии наук. На внезапный поток щедрот Захарьину пришлось срочно ответить феноменальной благотворительностью. Тщательно взвесив, как обычно все pro et contra, 15 декабря 1885 года он подал в Правление университета прошение:

«Получаемое мною по ст[атье]105 Университетского Устава вознаграждение за чтение лекций, тысяча двести рублей в год, как находящееся в настоящее время в казначействе Университета, так и следующее мне в будущем, на всё время моей службы при Университете, имею честь покорнейше просить Правление принять в своё распоряжение для вспомоществования недостаточным и прилежным студентам медицинского факультета русского происхождения, в виде взноса за них гонорара за слушание лекций или в виде единовременных пособий – по усмотрению Правления». Весь причитавшийся ему от студентов и врачей гонорар за слушание его лекций он просил использовать аналогичным образом, но с одной оговоркой: триста рублей из этой суммы отпускать ежегодно в распоряжение советника Правления «для вспоможения недостаточным больным и прислуге факультетской клиники».[523]

В 1885 году на долю Захарьина приходилось гонорара за чтение лекций 445 рублей 41 копейка и вознаграждения за лекции 1200 рублей (с удержанием 226 рублей 20 копеек, причитавшихся капитулу Орденов за пожалованный ему орден Святого Владимира 2-й степени). В последующие годы эти суммы оставались примерно на том же уровне. Помимо того в 1893–1895 годах Захарьин ассигновал университетскому клиническому благотворительному обществу ещё 500 рублей.[524] Однако его биографы без устали повторяли, что он ежегодно тратил на поддержку нуждающихся студентов от двух до десяти тысяч рублей, а выписанных из клиники бедных больных снабжал одеждой за собственный счёт.

1886. Благодеяние №7

Когда слухи о невиданной благотворительности директора факультетской терапевтической клиники достигли Поволжья, гимназическое начальство Саратова обнаружило вдруг, что заслуженный ординарный профессор Захарьин провёл в их городе свои отроческие годы. не смея беспокоить тайного советника беззастенчивыми прошениями о денежном пособии, саратовские педагоги направились, как это издревле было принято в Российской империи, окольной дорогой и 22 октября 1886 года выслали Его Превосходительству Захарьину пухлый отчёт за 1885–1886 учебный год. Мимоходом лукавые гимназические чиновники не преминули отметить, что оный отчёт составлен особенно прилежно в связи со столетней годовщиной основания «Главного народного училища» в Саратове.[525]

Обычно суровый, не склонный к сентиментальности, Захарьин ненадолго расчувствовался и слегка размяк. не исключено даже, что он, окинув мысленным взором минувшее, припомнил себя, невесёлого худого подростка в унылой гимназической форме, на безотрадных улицах захолустного города, где незабвенный Фамусов собирался поселить свою беспутную дочь. Стряхнув с себя наваждение прошлого, тайный советник соизволил начертать благодарственное письмо и 27 декабря 1886 года препроводил двести рублей в пользу братства святых Кирилла и Мефодия при домовой церкви Саратовской гимназии.[526] Через сто лет биографы Захарьина, сочтя, по-видимому, такое скудное даяние неприличным для великого мецената, объявили, что тот отвалил Саратовской мужской гимназии не жалкие двести, а скромные шесть тысяч рублей «для учреждения стипендии его имени».[527]

Между тем педагогический совет Саратовской гимназии, окрылённый щедростью заслуженного ординарного профессора, без лишних словопрений постановил просить Захарьина пожертвовать «Главному народному училищу» живописное изображение Его Превосходительства, а также ходатайствовать перед министром народного просвещения о дозволении выставить в назидание воспитанникам означенный портрет в актовом зале. Вскоре московский профессор и министр народного просвещения ответили согласием на предстательство саратовских педагогов. Однако с живописным образом Его Превосходительства вышла небольшая заминка, поскольку Захарьин решил (скорее всего, по примеру министра внутренних дел графа Толстого) заказать художнику Маковскому не один, а два своих портрета. Лишь 5 апреля 1888 года директор Саратовской гимназии телеграфировал Захарьину о получении «высокохудожественного портрета» Его Превосходительства, который тотчас же в присутствии педагогического совета и учащихся был выставлен в актовом зале.[528]

Через полтора с лишним года, 1 января 1889-го, по всеподданнейшей просьбе министра внутренних дел графа Толстого и всеподданнейшему докладу министра народного просвещения графа Делянова Захарьину пожаловали орден Белого Орла.[529] Награждение этим орденом ставило его в один ряд с лицами, занимавшими должности министров, сенаторов и членов Государственного совета; иными словами, приравнивалось к переходу в чин действительного тайного советника. В сопроводительной грамоте, подписанной Александром III, было указано: «В воздаяние в высшей степени плодотворного преподавания вашего на одной из важнейших кафедр медицинского факультета университета и постоянного деятельного содействия, оказываемого Министерству Народного Просвещения опытным и просвещённым советом вашим Всемилостивейше пожаловали Мы вас кавалером Императорского и Царского ордена Нашего Белого Орла, коего знаки, при сем препровождая, повелеваем вам возложить на себя и носить по установлению. Пребываем к вам Императорскою и Царскою милостию нашею благосклонны».[530]

Поскольку Захарьин не брал денег за повторные консультации министра внутренних дел, орден Белого Орла следовало рассматривать, очевидно, как своеобразный гонорар за врачебные услуги, оказанные профессором графу Толстому. Формальным же поводом к вручению ордена могли стать двести рублей и портрет Его Превосходительства, подаренные им Саратовской гимназии. не случайно многоопытные филантропы констатировали: дал денежку, а славы на рубль.

1891. Благодеяние №8

Осенью 1891 года на обширных территориях Российской империи (особенно в Поволжье и в Приуралье) разразился голод, вызванный значительным недородом. После первых же сообщений о бедствии, захватившем 29 губерний, добровольцы принялись собирать деньги для голодавших.

Чтобы объединить «прилив пожертвований и дать им надлежащее направление», московский генерал-губернатор Великий князь Сергей Александрович 18 октября учредил специальный Комитет по сбору средств в пользу пострадавших от неурожая. Чуть ли не на следующий день в Комитет посыпались деньги от фабрик и банков, купеческих обществ и учебных заведений. Английская колония в Москве передала Комитету 7400 рублей, рабочие и солдаты отсылали туда свои копейки, а служащие Московской Центральной пересыльной тюрьмы принесли целых 28 рублей и 10 копеек. В связи «со скудостью жатвы» 1891 года правительство запретило вывоз из Российской империи всех видов зерновых и картофеля, а император объявил о проведении благотворительной лотереи в пользу нуждавшегося населения.[531]

Одним из основных организаторов помощи голодавшим стал Лев Толстой. Сам писатель и две его дочери принялись открывать бесплатные столовые, а два его старших сына служили в Красном Кресте. С октября 1891 года все гонорары за постановки пьес Толстого перечислялись на благотворительные цели. В начале ноября газета «Русские Ведомости» напечатала его статью «Страшный вопрос», а в декабре выпустила отдельной брошюрой статью «О средствах помощи населению, пострадавшему от неурожая».

Подобно Толстому – в прошлом не только пациенту, но и весьма значимой для Захарьина личности – директор факультетской терапевтической клиники тоже принял посильное участие в общероссийской благотворительной акции. О помощи профессора оскудевшим крестьянам свидетельствовало «Письмо к издателю», опубликованное под странным псевдонимом «Земский начальник» в газете «Московские Ведомости» 27 ноября 1891 года.

Из этого «Письма» следовало, что ещё за три месяца до того Захарьин, владелец села Ивановская Вирга (по другим источникам Варга) Нижнеломовского уезда, уделил своим крестьянам одну тысячу рублей для закупки ржи с последующим распределением её по семьям пропорционально числу едоков, разрешил бесплатно молоть зерно на принадлежавших ему мельницах и поручил своей конторе приступить к строительству в селе винокуренного завода, чтобы дать местным жителям дополнительный заработок. Кроме того, он обещал взять на своё содержание сельскую школу и даже нанять учителя за собственный счет.[532]

На всякий случай (видимо, для тех, кто не читал «Московские Ведомости») через полтора месяца это «Письмо» воспроизвела газета «Медицина».[533] Захарьин знал, что дары, как говорил ещё Овидий, «пленяют людей и богов», но не забывал и другого: не слишком навязчивая реклама способствует и карьерному росту, и приумножению капитала.