1876. Благодеяние №4
В июне 1876 года Сербия и Черногория объявили войну Турции. Давно ожидаемый балканский вооружённый конфликт вызвал чрезвычайное возбуждение «в общем настроении умов» российского общества. Славянский комитет с его председателем, известным публицистом и одним из идеологов славянофильства Аксаковым, и московское купечество тотчас принялись собирать деньги для поддержки освободительного движения угнетённых братских народов. за короткое время в Московском Обществе взаимного кредита, ставшем вдруг своеобразной канцелярией славянского комитета, скопилось около 200 тысяч рублей, предназначенных для закупки оружия и обмундирования, а также вербовки добровольцев в сербскую армию.[503]
Профессор Боткин и его братья ассигновали 12 тысяч рублей для формирования специального медицинского отряда и его поездки на театр военных действий. Общество русских врачей в Москве постановило открыть в Сербии лазарет на 50 кроватей с квалифицированным персоналом, а в своём здании на Арбате оборудовать склад для медикаментов и врачебного инструментария, бинтов, белья и всякой всячины – от книг и серебряных сервизов до вязаных фуфаек и дамских украшений, поступавших от сердобольных патриоток. От распродажи «разных вещей» Общество выручило всего 154 рубля, зато свыше 12 тысяч получило от московских меценатов. не осталась в стороне и редакция газеты «Московские Ведомости», перечислившая на создаваемый в Сербии лазарет три тысячи рублей.[504]
Профессор Голубов, а вслед за ним профессора Гукасян и Российский уверяли, будто Захарьин за собственный счёт послал в Сербию «богато оснащённый медицинский отряд».[505] Однако в опубликованных списках московских благотворителей его фамилия отсутствовала, хотя сделать какой-нибудь филантропический жест Захарьину было просто необходимо, после того как его петербургский соперник и редакция газеты «Московские Ведомости» во главе с Катковым выделили немалые средства для организации медицинской помощи сербской армии. Действительно, короткое сообщение о таком же поступке Захарьина промелькнуло в одном петербургском издании, написавшем о великодушной акции Боткина и его братьев: «Профессор Московского университета Захарьин отправляет на свой счёт в Сербию одного врача, ординатора своей клиники Нестерова. для этой цели он пожертвовал 1000 рублей».[506]
Крестьянский сын Нестеров (1846–1895), окончив Московский университет (1869), несколько лет прослужил земским врачом Елатомского уезда Тамбовской губернии, а в январе 1875 года был утверждён сверхштатным ординатором факультетской терапевтической клиники. Как указано в его формулярном списке, приказом управляющего Министерством народного просвещения от 12 августа 1876 года он был «уволен за границу на четыре месяца».[507] Спустя много лет московские газеты рассказали об этом периоде жизни Нестерова чуть подробнее: «Во время борьбы за освобождение славян, в годину памятного нам подъёма духа, он осуществил планы и пожелания Московского медицинского общества, которое избрало его тогда для этой цели в качестве руководителя снаряжённого обществом медицинского отряда».[508]
Таким образом, не Захарьин на свои личные средства, а Московское медицинское общество на собранные им деньги откомандировало в Сербию «богато оснащённый медицинский отряд». Но кому же в таком случае пожертвовал Захарьин одну тысячу рублей – своему сверхштатному ординатору или Московскому медицинскому обществу? Почему и пресса, и чиновники педагогического ведомства, всегда скрупулёзно отмечавшие в отдельных документах (нередко в формулярных списках) каждую копейку из благотворительных сумм, на этот раз обошли молчанием столь значительное, казалось бы, дарение Захарьина? Может быть, директор факультетской терапевтической клиники, не терпевший у подчинённых ни малейшего проявления самостоятельности, невзлюбил Нестерова, совершенно не похожего на захарьинских молодцов, и вычеркнул его фамилию из своей памяти? Такое предположение вполне допустимо, поскольку в 1877 году, когда разгорелась Русско-турецкая война, строптивый Нестеров снова добился «увольнения» за границу «на летнее вакационное время и сверх оного на полтора месяца», чтобы исполнять обязанности старшего врача и консультанта по внутренним болезням при действующей армии.[509]
В январе 1878 года Захарьин без сожаления расстался со своим сверхштатным ординатором, сразу же зачисленным на должность врача Лазаревского института восточных языков. Вскоре Нестерова наградили орденом Святого Станислава 2-й степени и медалью в память войны 1877–1878 годов, что добавило ему популярности у московских врачей, в феврале 1893 года выдвинувших его на пост товарища (заместителя) председателя Московского медицинского общества. Среди городских обывателей он пользовался большим уважением как человек порядочный и справедливый; не случайно его избрали старшиной присяжных заседателей Московского окружного суда. Он скончался внезапно 20 сентября 1895 года в ту минуту, когда в конце судебного заседания приготовился объявить оправдательный вердикт по делу одного крестьянина, обвинявшегося в краже.[510]
Захарьин тоже получил орден, но только сербский и только через 18 лет после Сербо-турецкой войны. По этом поводу 14 апреля 1894 года он поспешил выразить глубокую признательность сербскому королю: «
1880. Благодеяние №5
По давней традиции на медицинском факультете Московского университета особо отличившимся или нуждающимся студентам выдавали стипендии имени какого-либо знаменитого врача или учёного, литератора или купца. для учреждения таких стипендий благотворителю или филантропической организации достаточно было передать в распоряжение университетского Совета некую денежную сумму, оговорив заранее те или иные условия регулярной выплаты студентам именных пособий.
Немного иначе поступил ординарный профессор Овер в 1857 году. Продав университету за 12 тысяч рублей серебром созданный им «Анатомико-Патологический кабинет, содержащий в себе 526 препаратов», он вложил полученные деньги в Московский Опекунский Совет, чтобы на проценты с означенного капитала предоставлять студентам три равноценных стипендии – две имени Овера и одну имени Мудрова.[512]
В мае 1873 года Общество русских врачей в Москве ходатайствовало перед генерал-губернатором Долгоруковым о дозволении ввести на медицинском факультете одну стипендию имени Боткина для содержания одного студента. С этой целью Общество предложило Московскому университету принять капитал в шесть тысяч рублей, составленный из добровольных пожертвований. Спустя четыре месяца Совет университета нашёл этот проект «весьма целесообразным»; затем его одобрил и сам попечитель Московского учебного округа.[513]
Через семь лет Захарьин вознамерился прославить себя беспримерным филантропическим жестом и заодно укрепить свой престиж, слегка пошатнувшийся за предыдущие полтора года, когда он упорно выдвигал Остроумова на должность директора госпитальной терапевтической клиники, а часть профессуры и даже попечитель Московского учебного округа ему непрестанно противодействовали. Пришло время показать всем несогласным с его мнением, кто подлинный, хотя и неафишируемый хозяин на медицинском факультете. К тому же 1 января 1880 года Захарьину пожаловали «за отличие» орден Святого Владимира 3-й степени, так что теперь профессору надо было продемонстрировать всей стране, и высоким инстанциям в первую очередь, свои пламенные верноподданнические чувства. Настала пора подтвердить непоколебимую верность рекомендованным Катковым идеалам самодержавия, православия и национализма. По совокупности всех этих обстоятельств 10 апреля 1880 года Захарьин передал Правлению университета пакет ценных бумаг вместе с сопроводительной запиской:
«
1.
2.
3.
О столь невероятном пожертвовании потрясённый управляющий Министерством народного просвещения лично проинформировал Александра II 7 июля 1880 года. Умилённый император соизволил в ответ собственноручно начертать на Всеподданнейшем докладе об учреждении захарьинской стипендии: «
Одну стипендию имени Захарьина выдавали на медицинском факультете до 1916 года включительно. Иногда она уменьшалась до 456 рублей, потом увеличивалась до 500 рублей в год. Тем не менее советский историк медицины Лушников, писавший о Захарьине, восклицал: «Нет года, когда бы профессор не жертвовал в пользу нуждающихся студентов крупных сумм, от 2 до 10 тысяч в год».[517]
На самом деле эту стипендию, как и другие варианты материального вспомоществования, нуждающиеся студенты могли и не получать, что констатировал Ключевский в начале XX века: «В заявлениях студентов встречаем горькие жалобы на неравномерное и несправедливое распределение стипендий и пособий, на то, что степень недостаточности при этом распределении отходит на задний план, что стипендия в руках инспекции превращается в награду за благонадёжность, зачётную исправность и т.п. <…> Союзный совет землячеств, первоначально поставивший себе главной целью оказывать материальную поддержку своим членам, именно по вопросу о злоупотреблении разными видами благотворительности со стороны инспекции едва ли не впервые столкнулся с университетскими порядками и проявил своё оппозиционное направление».[518]