Книги

Доктор Захарьин. Pro et contra

22
18
20
22
24
26
28
30

Не то совсем чувство внушается мне Вашими словами и строками, глубокоуважаемый Григорий Антонович. Чувство высокого почтения привело меня в Ваш дом, оно водило и моим языком, и моим пером в беседах о Музее с Вами. Я почему-то был глубоко уверен, что Вы настоящим образом поймёте мои стремления, эти хождения по Москве, эти искания материальной помощи дорогому мне делу, занимающему меня и днём и часто бессонными ночами, эти нередкие унижения перед богатыми и часто неделикатными людьми…

Это же чувство говорит мне, что скоро ли, долго ли, а Музей получит Вашу помощь. Как сложилось у меня это убеждение, сказать Вам я это не в состоянии. Но это убеждение во мне глубокое и сильное.

Припоминаю я ту часть нашей личной беседы, где Вы говорили, что, если Бог поможет, Вы докажете какой-либо жертвою Вашу благодарность Университету и Москве, в стенах коих создавалась Ваша врачебная слава и Ваше редкое материальное благополучие: изберите объектом Вашего милосердия Музей – это “благое и необходимое”, как Вы говорите на мою радость, учреждение будет принадлежать и Московскому Университету и Москве сообща. Всегда открытое, оно будет доступно для гуманитарного образования всякому. Медицинский же факультет и так уже очень богат – да и жертвы на него из купеческого круга будут сыпаться и в будущем.

Иное положение нашего брата, проповедников гуманитарных учений. Нужно необыкновенное стечение счастливых условий, чтобы возникло наше единственное учебно-вспомогательное учреждение.

Не имея возможности вступить в Комитет сами, будьте милостивы, дорогой Григорий Антонович, подумать за нас о деле, – кого бы из Ваших знакомых можно было с надеждою на успех залучить в члены-учредители Комитету. Вы – старинный москвич и москвичей знаете, расположите кого-нибудь из Ваших знакомых и пациентов во благо нашего Музея. Подумайте летом и укажите мне осенью, когда я приду к Вам.

Не заботьтесь о Москве и России в дни голода, труса, огня, потопа, меча, нашествия иноплеменных: в те дни все имущие придут на помощь. А бедные всегда искусство и гуманитарные науки ждут себе покровителей особых, просвещённых или платонически чтущих силу просвещения.

Но довольно. Посылаю Вам и многоуважаемой Екатерине Петровне мой низкий поклон. Хорошо ли отдыхает за границею Сергей Григорьевич?

Сердечно преданный и глубоко уважающий Вас

И. Цветаев».[552]

Через полгода Захарьин скончался, так и не выделив Музею ни копейки из своих миллионов. Эту оплошность исправил впоследствии советский историк медицины Лушников, сообщивший, будто «на организацию» Музея Захарьин истратил «огромные суммы». В действительности непомерные по тем временам деньги на формирование музейных коллекций израсходовали вдова и старшая дочь Захарьина.

Вдова заслуженного ординарного профессора Екатерина Петровна Захарьина принадлежала к старинному дворянскому роду Апухтиных, земельные владения которых на протяжении трёх столетий находились в Орловской губернии. После бракосочетания с адъюнктом Захарьиным 22 апреля 1862 года она сохранила как личную собственность родовое имение – сельцо Прилепы и 650 десятин земли в Болховском уезде Орловской губернии.[553] Доходами от своих земельных угодий она могла распоряжаться самостоятельно, не спрашивая согласия мужа.

9.3. Жена Г.А. Захарьина благотворительница Е.П. Захарьина (1880-е годы).

Она свободно владела тремя иностранными языками, много читала и активно помогала супругу в написании его докладов и статей. Когда же её дети подросли, она, человек «добрейшего сердца», по выражению Цветаева, занялась филантропией: «В течение длинного ряда лет она употребляла ежегодно значительные суммы на помощь бедным и делала это так, что, кроме получавших её помощь, никто об этом и представления не имел. Помогала она много беднякам из учащейся молодёжи, много давала она на образование детей родителям, впавшим в бедность. <…> Но благотворила Е[катерина] П[етровна], не выдавая своей тайны. Едва ли посещала она благотворительные общества, делая своё дело в стороне от большого света». Сколько тысяч рублей отдала она с 1898 по 1910 годы на создание Музея, осталось неизвестным. По словам Цветаева, она принесла в дар Музею «целый зал скульптур» – группу многочисленных статуй «несчастной Ниобы и её гибнущих детей».[554]

9.4. Старшая дочь Захарьиных благотворительница А.Г. Подгорецкая (1910-е годы).

Старшая дочь Захарьиных, бездетная вдова Александра Григорьевна Подгорецкая (1863 – после 1932), одной из первых вошла в состав Комитета по устройству Музея и в качестве «члена-учредителя» взяла на себя обязательство обеспечить Музей памятниками эпохи Возрождения; их предварительная стоимость составляла 55 650 рублей.[555] На её личные средства была закуплена «большая серия лучших созданий итальянской пластики эпохи Возрождения» – творений Луки и Андреа делла Роббиа, Донателло и Микеланджело. Она же в 1911 году заказала художнику Головину панно для зала древнегреческих надгробных рельефов, сгоревшее в 1941 году во время воздушного налета.[556]

1911. Благодеяние №12

Только душеприказчики, вдова и дети Захарьина точно знали, как именно распорядился он, пребывая в здравом уме и твёрдой памяти, своим движимым и недвижимым имуществом; впрочем, кое-что (в пересказе близких покойного профессора) было известно ещё Цветаеву, а также искусствоведу и живописцу Грабарю. Тем не менее Новый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона авторитетно констатировал: «Часть своего огромного состояния он [Захарьин] завещал на общественные и просветительские учреждения». Спустя несколько десятилетий мнение дореволюционных энциклопедистов уверенно откорректировал профессор Гукасян; по его информации, Захарьин перед смертью «завещал почти всё своё состояние на благотворительные цели». Указаний профессора Гукасяна и «Нового Энциклопедического Словаря» оказалось достаточно, чтобы советские историки медицины сделали оригинальное умозаключение: «В своём завещании Захарьин просил жену построить для крестьян села Куркино и других окрестных деревень больницу, строительство которой было начато в 1909 году…».[557]

В действительности Захарьин, как писал Цветаев архитектору Клейну, «всё передал сыну».[558] Примерно через полтора года после смерти отца Сергей Григорьевич Захарьин (1877–1908) заболел. Земский врач из Никольской больницы (по соседству с имением Куркино) обнаружил у него хронический нефрит, принялся лечить юношу строгой диетой и постельным режимом, а затем обратился за советом к профессору Остроумову. Профессор осмотрел больного, которого помнил ещё ребёнком, отменил все предписания земского доктора и объявил: «Вылечить от этой болезни нельзя. Но из этого не следует, что 20-летнему человеку надо испортить оставшиеся сроки жизни постельным режимом или строгой диетой. Наоборот, пусть живёт как можно полнее, невзирая на то, что от этого содержание белка в моче значительно повысится».[559]

Воспрянув духом после консультации Остроумова, сын Захарьина, получив свидетельство об успешном завершении восьми семестров, покинул Московский университет и зажил настолько раздольно, насколько позволяли молодость, ограниченная хронической болезнью, и неиссякаемые финансовые возможности. Он развлекался в Париже и Венеции, привёз в свою подмосковную усадьбу роскошную гондолу и катался в ней по речке Сходне вместе с женой нанятого им французского повара, совершил путешествие в Алжир и умер, по одним сведениям, в Египте, а по другим – дома, в Нащокинском переулке, 1 июля 1908 года, успев, однако, пожертвовать на устройство Музея изящных искусств 6500 рублей.[560] По воспоминаниям Грабаря, «он был богато одарён, любил искусство и строил широкие планы использования большого отцовского наследства в общеполезном направлении».[561]

В память о покойном его безутешная мать и старшая сестра задались целью воздвигнуть на территории подмосковного имения семьи Захарьиных клинический и вместе с тем научный центр Московского университета: «больницу – памятник, больницу – мавзолей, больницу – произведение искусства», по словам Грабаря, которому заказали архитектурный проект этого нестандартного лечебного учреждения на 54 кровати. На возведение и оборудование больницы имени Сергея Захарьина его мать, умершая в 1910 году, завещала 400 тысяч рублей, а на содержание клинико-научного центра – 600 тысяч рублей собственного капитала. Первой попечительницей больницы стала Подгорецкая.[562]

9.5. Главный корпус больницы имени С.Г. Захарьина.