Кладбищенские ворота высились прямо передо мной. Черные, торжественные, похожие на ажурные, откованные из чугуна кружева. Я уперлась в них обеими ладонями и решительно толкнула от себя. Створки беззвучно разошлись, являя засыпанную снегом аллею, с обеих сторон окаймленную ровными рядами мраморных надгробий. Казалось бы, здесь должны были царить тишина и благодать, но… Ничего не понимающими, расширенными от удивления глазами я наблюдала развертывающуюся на погосте картину нереального ужаса. Между покосившихся, переломанных статуй, крестов и памятников бродила толпа странных существ, совершенно не похожих на нормальных людей. Трясущиеся и спотыкающиеся, облаченные в лохмотья, покрытые плесенью — они напомнили мне… зловещих зомби из хорошо снятого фильма ужасов. Ближайшая тварь протянула ко мне гниющую длань, сплошь усыпанную белыми тельцами жирных червей и утробно взвыла… И тут мои и так перегруженные впечатлениями нервы не выдержали. Я выхватила из ножен оба кэна и, злобно рыча — ничуть не хуже какого-нибудь ожившего умертвия, врезалась в кучу мерзких созданий.

Меня убеждали: время излечивает любые раны — как телесные, так и душевные. Но много ли правды содержится в этом спорном утверждении? Ведь если время является лучшим лекарем, то почему тогда прожитые годы уносят молодость, красоту и здоровье? Извините, но это как-то негуманно, не по-медицински! Нет, самый надежный врачеватель — это песнь рассекающей плоть стали, эйфория боя и сладость победы, дарующая немыслимый выплеск адреналина. Битва дает реальную возможность ощутить себя властителем над жизнью и смертью, над жестокостью и милосердием. В схватке даже время замедляется, приобретая совсем другие свойства и значение. Не зря Оливия любит повторять к месту и не к месту: «Вся жизнь — война, а мы на ней — солдаты»!

Я упивалась накалом схватки. Древние клинки, осененные милостью солнечной богини Аматэрасу, легко разрубали прогнившую плоть, отделяя от торсов головы и конечности. С победоносным воплем: «Не трогайте меня, я — психическая!» — я просто шла по центральной аллее, окруженная бесформенным месивом суматошно мелькающих и бестолково полосующих воздух когтей, оскаленных, до пеньков сточенных зубов и полувытекших глаз. Это была моя битва!

Внезапно где-то возле базилики раздались громкие панические крики. Я узнала голоса своих друзей. «А они-то как здесь очутились?» — изумилась я. Выложенная каменными плитами дорожка привела меня на небольшую круглую площадь, опоясанную невысоким парапетом колумбария. В нишах с урнами для праха лежали жутковатого вида увядшие и заиндевелые букеты цветов, наводившие на скорбные размышления о бренности бытия. В центре площади стояла мраморная базилика, красиво подсвеченная электрическими лампами в плафонах из разноцветного стекла. В простенке между окнами помещался мозаичный образ Святого Христофора, считающегося покровителем заблудших душ. Взглянув на строгий лик Христофора, смиренно сложившего на груди скрещенные ладони и опустившего долу жгучие испанские очи, я не сдержалась и рассмеялась в голос. Потому что именно под иконой и расположилась взъерошенная четверка самых что ни на есть заблудших душ, состоящая из моих друзей. Бледный как полотно Симон де Монфор спиной прижался к стене базилики, бережно поддерживая лишившуюся чувств Ариэллу. А перед ними напряженно застыли боевые ангелы — Оливия и Натаниэль, ощетинившиеся стволами пистолетов и готовые разорвать любого, кто осмелился бы к ним приблизиться. Но подобных камикадзе не нашлось. Умертвия образовали ровное кольцо оцепления вокруг базилики, не осмеливаясь подойти к ней ближе. Видимо, сила освященных стен оказалась для них непреодолимым препятствием. На лице Ната читалась ленивая, даже пренебрежительная усмешка, идущая от уверенности в собственной неприкосновенности. Ну не верил наш бравый ангел, что его многовековую жизнь способны оборвать какие-то дурно пахнущие тупые трупы. Оливия же, всегда остающаяся реалисткой, отнюдь не питала наивных иллюзий относительно длительности блокады. Ведь зомби, в отличие от нас, могли ждать вечно…

Я последним усилием прорубилась через авангард мертвецов и с размаху свалилась под ноги бдительной подруги.

— Стой, кто идет, стрелять буду! — нервно рявкнула валькирия, направляя на меня дуло «Беретты».

— Стою! — улыбнулась я, не поднимаясь с четверенек и взирая на Оливию снизу вверх.

— Стреляю…, — на автомате начала ангелица, вспомнив одну из заезженных монастырских шуточек. — Тьфу, это же ты, худобина! А мы уж не чаяли тебя дождаться!

— Вы меня ждали? — я не верила собственным ушам. — Но зачем и почему?

— Ну, как же? — в свою очередь озадачилась подруга. — Я же получила от тебя сообщение на сотовый!

— Покажи! — потребовала я, преисполненная нехороших подозрений.

Оливия достала из кармана серебристую трубку. Я прочитала эсмээску.

— Мда-а-а, — только и смогла невразумительно выдать я. — Кто-то нас мастерски обвел вокруг пальца, подбив рисковать Граалем. И кажется, я догадываюсь, кто именно способен придумать такой удачный план — не иначе как сестрица Андреа.

Валькирия смотрела на меня расширенными глазами.

— Грааль отдай! — я упрятала сверток с Божьей чашей себе за пазуху и почесала в затылке. Как назло, в голову не приходило ни одной конструктивной идеи.

— Жизнь прекрасна, — Нат расслабленно сложил руки на груди и дерзко ухмыльнулся. — И плевать, что это неправда! Что, сильно мы влипли на этот раз?

— Да уж сильнее некуда, — честно призналась я. — И все это из-за меня!

— Аллилуйя, — ненатурально обрадовался ангел, — я так и знал, что глупые женщины — вторая ошибка Бога!

— А первая тогда кто? — с любопытством спросила Оливия.

— Глупые мужчины! — визгливо хохотнула я, становясь похожей на хроническую неврастеничку. — Ей-богу, ненормально это все. Ситуация самая что ни на есть безвыходная, а мы тут стоим и шуточками обмениваемся.