– Ты, Стемидыч, когда блуд потешить захочешь, мне скажи! – ухмыльнулся Маттах. – Я тебе та-акую щуку приволоку! Нет? Да ты, никак, сома предпочитаешь? Экий ты затейник! Хвать его за усы, да?
Рулав понял, что о русалках больше шутить не стоит – фантазия у Маттаха богатая, – и поспешно перевел разговор:
– Так что с чехом, Илья? Что думаешь?
– Я знаю, что Горацек мне не друг, – покачал головой княжич. – Но если я начну его сторониться, он это поймет.
– Да плевать на него! Пусть думает, что хочет! – Маттах уже обулся и проверял снятую тетиву, пропуская ее между пальцами.
– Он хитер, – возразил Рулав. – И за ним – Болеслав.
– Я тоже не сам по себе, – напомнил Илья. – Гадить мне – дело рискованное.
– Ну да! – подхватил Маттах. – Пусть только попробует. Он у нас не бычью, а свою собственную печень жрать будет!
– Это да, – согласился княжич, хотя и имел в виду не Маттаха с Рулавом, а кое-кого повыше. – Всё. На-конь, братья! Нас уже ждут.
Зубр оказался помоложе первого, но такой же чернобородый красавец. На людей глядел надменно, не нападал. Брезговал. Людьми, лошадьми, брешущими с безопасного расстояния псами.
– Давай, хузарин, не посрами Киев! – напутствовал Владимир.
Маттах смолчал, ведь в киевской гриди никогда не числился. Он вдруг стал непривычно строг и сосредоточен. Во время обеда хузарин ходил глядеть, как разделывают убитого зубра, и уже обдумал, куда будет бить. Не в шею и не в сердце. Слишком много шерсти, сала, мышц. Стрелу запросто может увести. В печень тоже нельзя. То есть попасть-то он наверняка попадет. И зубр от такой раны умрет тоже наверняка. Но умрет не скоро и неправильно. Так что выбор был невелик. Дождаться, пока бык заревет, и послать стрелу прямо в глотку. А если не заревет? Первый вот не ревел, сразу кинулся. Значит, надо, чтоб заревел. А бить придется шагов с тридцати и под правильным углом. Иначе все впустую. И что совсем неудобно, чтоб послать стрелу правильно, Маттаху придется спешиться. А если хузарин спешится и подойдет к зубру на тридцать шагов, тот может напасть. И тогда тоже путного выстрела не выйдет.
– Илья, брат, последи, чтоб его не спугнули, – попросил Маттах, соскальзывая на землю. – И собак пусть уберут.
Хузарин двигался очень медленно. Шевельнется, замрет… Так кошка подкрадывается к птичке. Вот только в этой птичке пудов пятьдесят. Когда охотники отъехали, а собак убрали, бык успокоился и занялся припорошенной снегом травкой. Но Маттах не сомневался: выпуклые темные глаза зубра видят всё, а мохнатые подвижные уши ловят любой опасный звук. Потому ступал хузарин очень, очень аккуратно. Цена ошибки была велика. И не риск потерять язык (в это Маттах, понятно, не верил), а жизнь. Это олень или тарпан, если их спугнуть, просто убегут. Зубр же атакует.
Шаг, еще шаг… После каждого Маттах замирал на несколько мгновений. И дорогу старался выбрать так, чтобы его хотя бы частью прикрывал древесный ствол или кустарник. Это удлиняло путь, но ничего не поделаешь. Зверю знаком силуэт человека, но если он видит только голову и часть плеча, то может не узнать охотника.
Маттах смотрел не только на зубра, он видел и слышал всё вокруг. Громкое хлопанье птичьих крыльев, почти неслышный писк мыши под снегом. Зверя может насторожить всё что угодно. Совсем не обязательно это будет неловкое движение охотника.
Тридцать шагов. Два дерева заслоняют зверя, но хузарину хорошо видна часть массивной головы, мерное движение челюстей, мелькание языка… Зубр его не замечает, даже когда тот, очень медленно и плавно, накладывает стрелу и поднимает лук. Обычно хузарин натягивает тетиву быстрым рывком, чтобы сразу отпустить. Долго не удержать – слишком тугая. Но сейчас резко нельзя. Но можно быстро. Чуть качнуться в сторону, чтобы ствол заслонил натягиваемый лук, и на обратном движении…
Звук спущенной тетивы чуткие уши зубра поймали слишком поздно. Зверь вскинулся, заревел, подпрыгнул, тяжко ударив копытами в землю…
Маттах прижался к стволу. Он знал, стрела вошла верно. Но он знал и другое: бывает, что и человек продолжает сражаться со стрелой в голове. Или в сердце. Но человека надолго не хватит, а вот зверя…
Еще один удар копыт… И шумное, под хруст ломающихся кустов, падение.