Оптимист: В этом оценки на Западе действительно сильно противоречивы. А что ты думаешь?

Пессимист: Эту систему, несомненно, трудно исправить. И это по двум причинам, переплетённым, но разным. Немецкий тоталитаризм едва продлился двенадцать лет, а оставил руины и горы трупов. Докапывание до действительных механизмов этой системы – труд многих сотен историков – ещё не закончено, хотя система подверглась полному разрушению. Советская система подобна леднику, который наслаивался десятками лет, и каждый очередной слой состоял из трупов людей, их усилий, их желаний и их надежд. Каждая очередная оттепель позволяет обнажить маленькую часть этого гигантского кладбища, на котором в гробы сложили марксистскую утопию. Разумеется, никто внутри системы не может организовать «полную оттепель», ибо она продемонстрировала бы чудовищную цену и ужасную бесполезность этого предприятия, которое мы не считаем сумасшествием только потому, что оно составляет уже неотделимую часть всеобщей истории. Любые проявления оттепели, вроде известного выступления Хрущёва, приостанавливаются и остаются в определённом выбранном месте. Например, Хрущёв ограничился «хорошими коммунистами», которые стали жертвами Сталина, и при этом большинства не коснулось благо посмертной реабилитации (ибо тогда он должен был бы называть фамилии несколько недель днём и ночью без перерыва). Это первая причина неисправимости: нельзя растопить ледник трупов, потому что, хотя отвратительно это прозвучит, – не появится ничего, кроме смрада гнили. Во-вторых, все до сих пор предпринятые попытки модификации, модернизации или других улучшений системы не дали положительных результатов. В Югославии сделали ставку на самоуправление, у Горбачёва можно отчётливо заметить сходство или заимствования из этой программы в промышленно-аграрной сфере. У нас некоторое время, приблизительно во второй половине существования «Солидарности», идеи самоуправления пользовались довольно большой популярностью. Но Югославия, используя эту модель, не пришла ни к чему хорошему. Я не буду проводить детальный анализ. Факт то, что самоуправление не стало никакой панацеей от типичных болячек «реального социализма». Югославов никто не вынуждает, чтобы они производили что-либо за полцены или бесплатно для Советов, и, несмотря на это, их экономика выбивается из сил. Колоссальная инфляция, безработица, отдельные республики друг с другом на ножах, коррупция, чёрный рынок, энергетический голод. Теперь взялись за расширенную реприватизацию предприятий.

Оптимист: Разве это хорошо?

Пессимист: Смотри, если ты хочешь построить башню столь высокую, как Эйфелева, а посреди стройки опоры начинают гнуться, и ты решаешь построить башню, лежащую на боку как длинный ряд клеток, то ведь назвав эти клетки башней, ты станешь только посмешищем. Советская система централизованного планирования и распорядительно-распределительного производства и предоставления благ не может сосуществовать с рыночной системой, с её законами спроса и предложения. Частичное введение рынка – это приблизительно то же, что говорится в анекдоте о Хрущёве, возвращающемся из Англии. Там он увидел левостороннее уличное движение и говорит товарищам, что стоило бы попробовать это в СССР, но сначала пусть только 10 % автомобилей ездят по левой стороне улиц.

Оптимист: Это хорошая шутка, но язвительное преувеличение, если бы не польские свободные территории с их частной инициативой, мы бы выглядели значительно хуже, чем выглядим.

Пессимист: Наверняка, но что хорошо для доставки на рынок зелёного лука или яиц, то недостаточно ни для оптимальной реорганизации современного производства средств производства, ни для модернизации лёгкой промышленности. В настоящее время революции в технике происходят каждые 2–3 года, а не раз в 30–40 лет, как это было до середины XX века. Сейчас даже государства, которые достигли максимального развития, как ФРГ, но которые подверглись (образно говоря) «ожирению», имеют проблемы, поскольку Япония, где стоимость человеческого труда ниже (потому что жизненный уровень более скромный) инновационно оказывается впереди. Думая об усовершенствовании советской системы, понятно, что нельзя использовать микроскопические масштабы, вроде польских фирм. Скорее следует смотреть на Китай.

Оптимист: А не на Венгрию?

Пессимист: Нет, потому что Венгрия уже достигла предела эффективности, которую даёт их реформа, впрочем, только производственная, ибо вопреки неправильным мнениям Запада, в культуре у венгров до сих пор заморозки сильнее, чем у поляков. Советская реформа должна быть проведена в китайском масштабе, потому что обе страны огромны. После роспуска колхозов сельскохозяйственное производство Китая совершило скачок, и крестьяне начали не на шутку богатеть. На столь примитивном уровне развития сельского хозяйства, как китайское, освобождение от пут коллективизации привело в движение большие трудовые резервы, а остальное сделала данная крестьянам свобода выбора сельскохозяйственных культур. Но подобным образом нельзя «ослабить оковы» производства распорядительно-распределительной экономики.

Оптимист: Именно. Почему нельзя?

Пессимист: Потому что если цены не будут реальными, или не будут отражать реальной стоимости труда, не будет реальной межпроизводственная конкуренция. Ведь цены полностью произвольные, условные.

Капиталистическая модель в чистом виде, основанная на соотношении спроса и предложения, оказывается безжалостной для всех проигрывающих конкурентную «борьбу за жизнь». Прогноз Маркса о поступательном обогащении капиталистов и обнищании пролетариата не оправдался в пользу государства «умеренного капитализма». Оно создаёт администрацию, занятую таким перераспределением национального дохода, чтобы более экономически слабые не впадали в крайнюю бедность. Это перераспределение иногда осложняется тем, что охватывает растущие косвенные налоги и ведёт к увеличению налогов на производителей, но это позволяет создавать фонд пособий для безработных, для культуры (для убыточных театров, например), субсидии и т. п. Система с универсальной социальной опекой, как «сосущая помпа» встроенная в национальный доход, может работать только до определённой границы. Если пособия для безработных растут, то мотивация найти работу убывает, даже если имеются свободные рабочие места. Если стоимость лечения увеличивается, её можно покрывать только до определённой степени. Если общество стареет и если одновременно прогрессирует безработица молодёжи (это типичные недуги богатейших стран), работающие люди всё больше обременяются налогами. Выравнивание доходов разрушает мотивацию инвесторов и новаторов. Это разные порочные круги, рассечение которых требует компромиссов. Япония всё же чувствует себя сегодня лучше, чем Норвегия или Австрия потому, что японское государство богато, но жизненный уровень японцев ниже, чем у зажиточных европейцев. Однако уже и в Японии начинаются эти изменения в сфере доходов, благодаря которым традиционная иерархия профессий переворачивается: квалифицированный физический труд (например, в электротехнике) иногда одинаково или лучше оплачивается, чем труд университетского преподавателя с научным званием. В США менеджеры, квалифицированные специалисты и чиновники администрации образуют костяк живущих уверенно, меньше всего рискующих потерей социального положения и доходов. Поддерживают их большие профессиональные союзы, крупные консорциумы и прочная система государственной бюрократии (за исключением высших постов, теряемых при смене правительственной администрации). Зато остальная рабочая сила подвергается значительному жизненному риску.

Кроме того, благосостояние – это особенная ловушка, потому что кроме потребительского не создаётся никакого популярного жизненного стандарта. Отовариванию подлежат даже метафизические потребности, и отсюда распространение религиозных сект, руководители которых становятся миллионерами. Капиталистическая демократия – это сосуществование групп с противоречивыми интересами, а если некоторые из них отказываются идти на компромисс, то тем самым уничтожаются основы демократии. Так поступали, например, английские профсоюзы, толкая Англию к пропасти, пока «железная леди» законодательно не уменьшила их полномочия. Другой общественной силой, тяготеющей к утопическому на этот раз экстремизму, являются зелёные в ФРГ. Государственная программа повышения благосостояния, основанная на идеалах социал-демократии, подвергается опасности, когда национализированное убыточное производство спасается субсидиями, выжимаемыми из налогов, чтобы спасти рабочие места (так было, например, в Австрии).

Повсеместным явлением в богатых странах является безработица, инфляция, а также серьёзная нерентабельность сельскохозяйственного производства. При этом пособия для безработных имеют большую покупательскую способность, чем средние доходы румына или поляка, а сельскохозяйственная продукция идёт в амбары и холодильники, образуя пресловутые горы хлеба, масла, концентрированных кормов и т. п. Ситуацию, когда крестьянам платят за то, чтобы они меньше производили, они сами уже воспринимают как естественную, хотя в некоторых частях света господствует голод. Всё, что я сказал, надо иметь в виду, когда размышляешь о реформировании реального социализма. Обратите внимание, что ускоренным изменениям основных технологий сопутствуют огромные изменения в структуре занятости. В США три четверти работающих женщин задействованы в сфере услуг, где они составляют половину всех занятых. Зато производство даёт работу 1/5 женщин и 4/5 мужчин. Эти изменения имеют тенденцию к росту и вызывают дестабилизацию в обществе, уничтожение традиционных ценностей (семья, наличие и воспитание детей). При этом как результат снижается уровень общественной солидарности и растёт свобода личности. Результаты неблагоприятны для динамики демократии. Абсолютное меньшинство может вынуждать к уступкам большинство. То есть может уничтожать демократию, что мы видим в ФРГ, где зелёные одновременно хотят находиться в правительстве и свергнуть существующий государственный порядок, где двадцать судей, попирая закон забастовкой в виде «сидения на улице», препятствуют доступу к американской военной базе в Мутлангене, и полиция должна на руках уносить с дороги этих «стражей закона».

Оптимист: Следует ли внушать отвращение к еде голодным, описывая несварение желудка у обжор?

Пессимист: Проблема слишком серьёзная, чтобы её можно было решить шутя. Или Горбачёв намерен украсить советский бункер фиктивными лозунгами о свободных выборах, о множестве кандидатов, о законах меритократии против наследственной номенклатуры (которая, например, в Румынии, стала династически-покровительственной, властью примитивной глупости и остервенения), или он планирует эти лозунги ввести в жизнь. Я считаю, что он не намерен только пропагандировать вывески для Запада, хотя уверен, что он также думает и о пропагандистских эффектах (особенно в сфере разоружения и переговоров по кредитам). Журналистские кампании (как всегда) однонаправлены. По-другому уже ничего вообще в этой стране нельзя начать, поскольку истинное общественное мнение принадлежит жертвам, давно уничтоженным режимом. Однако это мнение может со временем возродиться. Подобное мнение, как общее и тайное согласие, можно было во время войны обнаружить в республиках мусульманского юга СССР, где местные жители расспрашивали наших переселённых соотечественников, какие, собственно говоря, эти немцы: потому что рассчитывали на освобождение вермахтом. Общественное мнение, хотя и притаившееся, существует там, где существует чувство национальной (или религиозной) тождественности, находящейся под гнётом многолетних преследований.

Не знаю, как далеко намерен идти Горбачёв в «откручивании гаек» (особенно потому, что есть много «гаек для откручивания» и что откручивание многих одновременно может привести к развалу империи). Не знаю, как далеко сможет он идти в этом направлении. Поскольку обожжённый дует на холодное, западные кремлеведы теперь перекрикивают друг друга, указывая на то, что Горбачёв наверняка не может быть ни либералом, ни демократом. И поэтому оттепель должна служить не для создания территории свобод, а для восстановления мотивации трудовой, инновационной, модернизационной, организаторской и так далее. Что возникнет из этого хотя бы немного оттаявшего ледника? Вылетит ли бабочка, или иной мотылёк, о котором писал Мицкевич? Этого мы не знаем. Этого никто не знает. Единственно уверен я в том, что этого не знает также и сам Горбачёв, поскольку вступает на путь, до сих пор никем не проторённый. Кажется, он всё же понимает – и это я считаю аргументом, свидетельствующим о его интеллекте, – что не может быть движения человеческих инициатив в необходимом масштабе без политического послабления. Однако, поскольку до сих пор нигде не появился «реальный социализм», реформированный так, чтобы он мог выдерживать сравнение с современным капитализмом относительно приспособления к постоянным и ускоряющимся изменениям в технологии производства, относительно производительности труда и идущей отсюда удовлетворённости, доступности всевозможных материальных и информационных благ, достижения личной свободы в поступках, одним словом, этого всемерного избытка в удовлетворении потребностей, который был миражом для идеи коммунизма, туманившей и манившей огромные массы людей со времени своего возникновения, – будущее остаётся абсолютно неизвестным. Представляется слишком сомнительным то, что советская система сможет поддаться столь достаточному реформированию, чтобы выдержать сравнение с капитализмом хотя бы только относительно одной из перечисленных мною черт.

Оптимист: Желаешь Горбачёву, чтобы он закончил как Хрущёв?

Пессимист: Не исключено, что он проиграет, как Хрущёв, хотя наверняка не точно так же. Однако о том, чтобы я желал ему подобного поражения, речь не идёт. Альтернатива, перед которой стоят Советы, представляется для их имперского существования угрожающей. Если Горбачёв разделит судьбу Хрущёва и почти ничего не останется от его реформаторского запала, будет плохо. Зато, если у него получится, будет нехорошо.

Оптимист: Действительно, ты настоящий, подлинный пессимист! Сказал, что может быть или плохо, или нехорошо? И ничто нас не спасёт?

Пессимист: С нами особое дело. Если Горбачёву не повезёт, то на протяжении тридцати-сорока лет СССР будет иметь выбор: или войну, или регресс в виде ухода с мировой политической сцены и перехода к роли второразрядного, уже только территориально и по численности населения значительного колосса. И это потому, что требования общественно-организационной, образовательной, кадровой природы, которые всё время выдвигает ускоряющееся развитие науки и техники, столь велики, что всё труднее оставаться на высоте даже тем государствам, которые до сих пор главенствовали цивилизационно. Именно поэтому возникли напряжения и трения между Японией, Соединёнными Штатами и Европой. Кроме того, всё больше стран, таких как Бразилия, остаётся позади, и всё более тяжёлой задачей для отставших становится задача догнать верхушку. Это первое. Во-вторых, границы анклава, обладающего военным производством, уже нельзя чётко определить. Всё большее количество всё более отдалённых друг от друга и всё более разнообразных отраслей науки участвует в производстве нового оружия и в совершенствовании имеющегося. Для создания боевых биопроизводных средств привлекается вся биология во главе с генетикой и вся медицина с фармакохимией. Баллистика – это уже не пушки и остальное огнестрельное оружие, а вся космонавтика с разрастающимся сектором автоматов и компьютеров. Одна только разведка расширяется за счёт всё более изощрённых спутниковых систем, и здесь следует ожидать появления новых технологий из объятой военной тайной сферы SDI (стратегической оборонной инициативы). Это значит, что ни арсеналы, ни военные предприятия уже не удастся скрывать как острова, оградив какими-нибудь стенами. Я считаю, что такая аргументация имеет существенное значение в экспертных заключениях, которые читает Горбачёв. Советская система сможет достичь многого при высокой концентрации усилий и при самом скверном хозяйствовании во «всём остальном». Но такое разграничение в долгосрочной перспективе сохранять не удастся. Таким образом, государство, которое хочет быть державой, должно оставаться в авангарде цивилизации, а не только во главе производителей атомных бомб, ракет, танков и шпионов. В настоящее время Советы гниют изнутри и подобны огромной опухоли, которая внутри подтачивается разложением, а с её внешней поверхности всё время появляются отравленные ткани, дающие раковые метастазы. Ведь так работает ГРУ и КГБ. Или Советы окажутся неспособными к адаптационной гибкости как евроазиатская система цивилизации и тогда – вместо того, чтобы догнать лидеров, – они нападут на них. Так я понимаю поражение Горбачёва и его команды. Или же Советы вопреки всему прежнему опыту смогут преобразоваться так, чтобы они соответствовали XXI столетию, и это будет означать новую, преумноженную силу этой супердержавы.