2. Проникающая функция: вирус знает, как добраться до ядра клетки.

3. Одно из самых удивительных свойств сущности, которая всё ещё остаётся невидимой, даже увеличенная в миллионы раз, – это, пожалуй, когнитивная функция: вирус может «маскироваться», камуфлироваться, изменяя свою антигенную оболочку, и притом так быстро, что в заражённом организме в одно и то же время могут существовать несколько по-разному подготовленных в качестве антигенов вирусов. Вирус также умеет (предположительно) повернуть, или направить, определённые «воинские части» иммунитета против других эндогенных иммунологических единиц; при этом речь идёт, с одной стороны, о «дрейфе антигенов», с другой стороны, о гиперизменчивости. Как доказали работы Манфреда Эйгена, последовательности генов, которые могут размножаться, – называемые репликаторами – в своём поведении являются чрезмерно способными к преобразованию, если они уже делают так много репликационных ошибок (то есть мутаций), что достигают границы фазового пространства. Если они переходят через эту границу, происходит полное разрушение информации, то есть эти вирусы перестают существовать, но у самой границы фазового пространства они развивают максимальные адаптационные способности, то есть возможности оптимальной приспособляемости к окружающей среде. Поскольку для вируса СПИДа окружающей средой является содержимое клетки, в его случае вышесказанное означает, что ВИЧ крайне изменчив. Действительно, новые разновидности ВИЧ (ВИЧ‑2 и ВИЧ‑3) уже диагностируются у больных. Хотя мы не смеем говорить, что вирус «умный», но мы, собственно говоря, имеем право говорить о его познавательной способности, о его «способности восприятия» только в метафорически переносном смысле, потому что на самом деле мы слишком часто употребляем явно антропоцентрические термины для описания цепочки, состоящей из нескольких тысяч молекул, – ведь эта цепочка молекул не имеет центральной нервной системы, она даже не образует независимую клетку, как бактерия, – но такие термины прямо-таки напрашиваются, если кто-то хочет описать поведение вируса, как в анкете.

19 лет назад в своём эссе «Биология и ценности»[24] я представил следующее о неоднозначности поведения вируса:

«Когда камень падает в гравитационном поле, мы не говорим, что он принял решение о том, должен ли он ускорить своё падение или нет. Напротив, когда вирус приближается к клетке, мы оказываемся в области классификационной неопределённости. Ведь реакции вируса являются, с одной стороны, обычными каталитическими процессами между большими молекулами и белковыми полимерами, но с другой стороны, вирус „атакует“ клетку и разрушает её как паразит, который использует её энергию и её строительный материал для размножения. Если мы отстаиваем мнение, что вирус наверняка не принимает никаких ценностно-ориентированных решений, и таким же образом рассуждаем о бактериях, тогда возникают трудности с амёбами, а если не с амёбами, то с кольчатыми червями и т. д.». Далее в тексте я хотел показать, как антропоцентрические ценностные понятия в некотором смысле неотступно преследуют нас при описании гомеостатических, в особенности биологических, явлений, и что мы не можем провести чёткое разграничение между тем, что является «чисто физико-химическим», и тем, что «оценивается телеологически» во всём пространстве жизненных процессов. По сути, с «физикалистской» точки зрения не должно быть принципиального различия между смертью, вызванной падением метеорита, и смертью от СПИДа. Однако нам трудно мириться с «чисто физикалистским» объяснением, прежде всего, если мы имеем дело как раз не с опасностью падения метеорита, а с опасностью вируса.

ВИЧ тайно проникает в организм, он скрывает свою «кровожадность» под искусно меняющимися шапками-невидимками, так что иммунологические силы безопасности либо гонятся за уже брошенными поддельными паромами, либо борются сами с собой, а в итоге вирус проникает в лимфоцитарную полицию и тем самым уничтожает её изнутри. Он также терпеливо ждёт, лежит в засаде, пока где-нибудь какие-нибудь возбудители инфекционных болезней не приведут силы безопасности в готовность по тревоге: тогда он мобилизуется для «удара ножом в спину».

4. Похоже, что репликативная функция вируса стимулируется, или «разогревается», различными самими по себе безобидными инфекциями. Хотя этот вопрос не так прост, как думал Роберт Галло около четырёх лет назад (такая инфекция, как, например, грипп, даже насморк или что-то подобное, вызывает массовую репликацию СПИДа). «Замедленное действие» продумано гораздо изощрённее, но мы не знаем как. (Спрашивать «почему» было бы бессмысленно; подробнее об этом ниже.)

5. Вирус, который состоит только из рибонуклеиновой кислоты, тайно внедряется в участок спирали ДНК человеческой клетки посредством собственной обратной транскриптазы через вирусные рестрикционные ферменты. Вирус, то есть его уже транскрибированный в ДНК геном, исчезает, так сказать, потому что с ним больше нельзя вести борьбу как с инородным телом: он стал частью клеточного генома и теперь ждёт своего часа, как бомба замедленного действия. Если пробил час, происходит «захват власти»: это трансформирующая функция вируса. Он теперь владеет всем генетическим аппаратом клетки и изменяет её курс так, что клетка производит десятки тысяч «потомков вируса», под завязку, и страшное потомство получает полную свободу действий.

В действительности всё это намного сложнее, чем представлено в этом описании. Я старался учесть только то, что необходимо для дальнейших рассуждений.

Сложность жизненных процессов совершенно невообразима. Примерно год назад, как позже можно было прочитать в «Frankfurter Allgemeinen Zeitung» от 10 апреля 1987 года, я высказался по теме СПИДа: «При прогнозировании подтверждается только абсолютно невероятное» и: «СПИД – это как плохая идея из плохого научно-фантастического романа». При этом я не хотел быть ироничным или шутить; проблема не подходит для этого. Профессор Манфред Эйген, специалист высокого уровня в вирусологии, в личной беседе со мной сказал, что и он около шести или семи лет назад считал появление вируса типа СПИДа со всеми его особенностями в высшей степени невероятным. Собственно говоря, эволюционные процессы, независимо от того, происходят ли они в микро- или макромасштабе, – всегда игра, правда, подобно игре в кости, шахматы или шашки, только с двумя альтернативными конечными состояниями (кто-то либо побеждает, либо проигрывает, что в эволюции означает выживание или вымирание), но не может быть предсказан конкретный ход игры: нельзя заранее знать все ходы произвольной шахматной партии! Я попытался так представить себе примитивную, но наглядную модель происхождения ВИЧ. Когда в лотерее участвует несколько человек, вероятность того, что кто-то правильно назовёт выигрышные номера, практически равна нулю. Но если вся страна играет, то есть, например, 12 миллионов человек, кто-то выигрывает свои миллионы почти каждую неделю. Но профессор Эйген объяснил мне, почему эта модель неверна: вероятность выигрыша в лотерее может быть вычислена заранее, потому что она стремится к среднему значению, в эволюционных играх, напротив, вообще невозможно рассчитать такое среднее значение. Человек как род был в начале биогенеза, то есть около 3,8 миллиарда лет назад, так же мало (разве только вероятностно) предсказуем, как появление вируса иммунодефицита человека за несколько десятилетий до его реального возникновения. Мои вымышленные биотехники в вышеупомянутом романе знали, что они хотят синтезировать, и у них были навыки в генной инженерии, которые соответствовали поставленной задаче. Что-то подобное может однажды произойти в действительности. Вирус СПИДа, однако, не был «выполненным под заказ» и никоим образом не был «только» биологической неудачей. Мы просто не знали на протяжении столетий, что в нас и вокруг нас кружатся целые облака генных частиц, что отделённые от эволюционирующих геномов последовательности генов наших домашних животных (крупный рогатый скот, кошки, лошади, козы, овцы и т. д.) постоянно «пересаживаются» из их организмов в наши, чаще всего без фатальных последствий. Так, в ходе бесчисленных путешествий – конкретную последовательность событий которых мы никогда не сможем восстановить – самоорганизовался этот зловещий, по сути, мёртвый вне нашего тела вирус. Потому как вирусы зависят от клеточного механизма своих хозяев; предоставленные сами себе, они не могут размножаться, всегда должен произойти своего рода «захват власти», и это случалось уже бесчисленное множество раз. Вирусологические справочники сообщают о всё более многочисленных семействах патогенных вирусов.

Но здесь я должен сказать, что совокупность предметных знаний в области молекулярной, теоретической, вирусной биологии нас как-то не удовлетворяет; ведь если погрузиться в чтение уже раздувшихся томов специализированной литературы (например, на немецком языке книга по СПИДу доктора М. Коха), то в результате возникает вопрос, на который, по сути, биохимиками уже был дан ответ: как так именно в наше время дело дошло до глобальной пандемии СПИДа, до исторически первой заразной болезни лентивирусов, которая становится необратимой после однократного заражения и против которой не существует никаких лекарств? Ещё хуже обстоят дела с возможностью производства таких лекарств, будь то вироцидных (то есть химических соединений, которые в одном месте могут полностью перекрыть и разорвать репликационный цикл вируса, не влияя при этом на больного), или иммуномодулирующих, которые профилактически могли бы защитить все популяции от вторжения вирусов. Такие надежды уже почти угасли, поскольку вирус, кажется, спроектирован с прямо-таки дьявольской точностью, как чудовище, которое может уничтожить человечество в течение нескольких поколений. Ведь таких ещё никогда не существовало в (записанной) истории. Итак?

Этот вопрос, по сути, состоит из двух частей. Вторую часть мы можем рационально и объективно прояснить. Хотя нам ничего об этом не известно, вирусы, подобные СПИДу, могли возникнуть в истории человечества тысячелетия назад (например, в самом сердце Африки или где-либо ещё), но тогда они привели к вымиранию какую-нибудь небольшую местную популяцию и тем самым уничтожили сами себя. Ведь общее правило эпидемиологии гласит, что эволюционно молодые паразиты с особенно высокой вирулентностью и, следовательно, показателем смертности своих хозяев, который достигает ста процентов, должны вскоре исчезнуть с арены жизни вместе со своими жертвами. Остаются только «умеренные», которые никогда не достигают уровня стопроцентной смертности. Это легко понять, и мы знаем, что популяции, которые впервые были поражены гриппом, даже вирусами насморка (или корью), переносили болезнь особенно тяжело. В таких случаях только спустя несколько поколений происходит стабилизация динамического равновесия между возбудителями и хозяевами.

Однако в нашу эпоху отделение, окончательная изоляция (нового) очага болезни невозможна. Конечно, в этой невозможности «виноват» и вирус, потому что он как «ленти» убивает только спустя годы. Однако, поскольку человечество стало очень мобильным, вирус мог из Африки очень быстро перекинуться на США через Карибский бассейн – сегодня уже больше нет ни одной незаражённой страны на Земле.

Но в вопросе «почему именно сейчас?» скрыта и другая часть, на которую уже нельзя ответить рационально продуманным, чисто естественно-научным способом.

Наша (западная) цивилизация стала настолько вседозволяющей, что произошла глобальная инверсия традиционных понятий в сфере культурных норм и ценностей. Прежняя нетерпимость была осуждена, и её место заняла новая толерантность, которая не хочет довольствоваться девизом «равенство». Хотя все должны быть равными, но некоторые при этом «более равные»: ни в коем случае нельзя считать негров, или гомосексуалистов, или азиатов, или женщин «просто равными», как других. Они стали «более равными» потому, что общество чувствует себя в некотором смысле обязанным компенсировать все грехи старой, прошлой нетерпимости. Следовательно, если внезапно вспыхнет СПИД, и если вследствие этого окажется, что, в основном, «геи» преклоняются перед анальным сексом, это крайне выгодная возможность для архиправедников, для людей со старыми устоями, чтобы говорить о карающей, потому как «оскорблённой», природе. (В США многие секты уже говорят о каре Божьей: однако прогресс сделал сегодня невозможным для Ватикана распространять такие утверждения по долгу службы – также доказательство того, как много изменилось в католической церкви с XIX века.)

Выражаясь коротко и ясно: сложная тенденция новых, гиперразрешительных норм в лоб сталкивается с вирусом иммунодефицита человека, который (как и любую стихию) как раз нисколько не заботят наши сегодняшние нормы поведения.

Таким образом, на вопрос: «Почему именно в эту просвещённую и десакрализованную эпоху?», выходя за пределы сферы слов и норм, существующих в нашей среде, можно ответить так же мало, как на вопрос: «Почему я родился именно в этом веке, а не две или пять тысяч лет назад? Почему я появился на свет человеком, а не кенгуру или верблюдом?» и т. д.

Здесь было бы уместно процитировать Витгенштейна: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать».

Ускорение прогресса цивилизации (что уже проявляется во многих прямо-таки катастрофических разрушениях, угрожающих нашей биосфере), так же, как и связанные с ним изменения в обычаях и нормах – не в последнюю очередь в области сексуальных отношений – естественно, формирует количественно регистрируемые коэффициенты распространения СПИДа. В иную эпоху всеобщей статичности, строгих моральных запретов, пропасти между классами общества вирус, вероятно, распространился бы только в виде островков, так как он не особенно заразен вопреки всему тому, что в средствах массовой информации раздувается до размеров хорошо продающегося кошмара. Он – это всё же должно быть сказано в новой кризисной ситуации – оказал воздействие на многие области сексуальной жизни как проявитель на засвеченную, но ещё не проявленную фотопластину. Такие страны, как Швейцария, о которых думали, что в них более высоко, чем в Калифорнии, ценятся целомудрие и непорочность, вскоре оказались на первом месте по числу диагностированных случаев СПИДа на душу населения в Европе. Сорок лет назад меня как студента-медика учили, что анальный секс был и среди гомосексуалистов очень редкой аберрацией; неумолимые статистические данные по СПИДу доказали обратное, а также обнародовали показатели частоты беспорядочных половых связей, то есть смены сексуальных партнёров: иметь более 280 подобных партнёров в год оказалось обычным делом. Так как слизистая оболочка прямой кишки снабжена большим количеством клеток Лангерганса, являющихся чем-то вроде уборщиков мусора для организма, и так как на их поверхности есть тот тип белка, который привлекает вирус, этот путь заражения вполне понятен без привлечения для объяснения кары Божьей. Помимо этого, и это особенно трагично, кроме страдающих гемофилией и наркоманов, под угрозой оказываются дети заражённых матерей. На самом деле в некоторых группах риска число больных растёт экспоненциально, и поскольку однажды инфицированный организм никогда не сможет ни избавиться от вирусов, ни уничтожить их, то те, как говорится, «вертикально» инфицированные, то есть инфицированные в направлении от матери к ребёнку, уже рождённые с вирусами в крови дети приговорены к смерти, прежде чем достигнут школьного возраста.

Вначале, в 1982–1984 годах, количество впервые инфицированных возрастало вдвое за 8 месяцев. В результате информационных кампаний, консультаций, публикаций, возможно, также «увещевательной кондомизации» этот период увеличился примерно до года, что всё ещё может означать невообразимое массовое вымирание после 2000 года – если и дальше не будут найдены успешные методы лечения и не произойдут кардинальные изменения в сексуальном поведении.

Но вирус не означает, что наступил конец нашего вида. Вероятнее всего, многие виды обезьян потому успешно оказывают сопротивление своим специфически атакующим иммунную систему вирусам (например, SIV, вирусу иммунодефицита обезьян), что они уже давно пережили первые волны эпидемии и поплатились многими жизнями. Однако новый возбудитель обычно имеет исключительно высокую вирулентность, что отражается на уровне смертности. А значит, предположение о том, что вирус на самом деле возник в шестидесятые годы где-то внутри подсемейства лентивирусов как новый вид вируса, обоснованно.