Попытка прогноза до 2000 года

Распад коммунизма во всём мире будет необратимо прогрессировать дальше. Но его идейно-духовное наследие ещё долго продолжит оказывать влияние в государствах, где он господствовал сорок пять или семьдесят лет. Это наследие, по существу, состоит из нескольких обещаний: что в истории существует непрерывный и исключительно позитивно действующий «прогресс» и что большей частью необразованные люди (рабочие и крестьяне), являющиеся «солью земли» и лучшим человеческим материалом, благодаря особому «классовому инстинкту» всегда – и в политически сложных ситуациях – «имеют право» и лучше всех знают, какие решения нужно принимать и каким путём идти. Ведь коммунистическая партия должна была, собственно говоря, явиться и стать «полной эманацией» пролетариев (всецело вопреки реальному положению дел).

Миф партии мёртв, но те, которые были посвящены в «пролетарии», всё же остались, и они считают себя, благодаря десятилетиям пропаганды, чем-то лучшим, чем «интеллигенция». Эти инертные пережитки умершей идеологии обнаруживаются в Польше только в качестве очень глубокой мотивации протестов против экономических реформ, сводящихся к шоковой терапии: эти протесты неизменно основываются на наивной, питающейся вышеназванным наследием вере в то, что, например, крестьяне знают лучше, чем эксперты, как нужно модернизировать сельское хозяйство; кроме того, на ход реформ сдерживающе действуют и так называемые «палеоидеологии», которые были жизнеспособны во Второй Речи Посполитой[26] (так же, как и сопротивление участию иностранного капитала в реформах; боязнь передачи польской земли и её богатств «капиталистам» и т. д. и т. п.). Это «идеологическое архивное дело» вместе с коммунистическим наследием образует довольно иррациональную свиту, охотно присоединяющуюся к популистским призывам, и именно благодаря запутанному смешиванию несовместимых между собой лозунгов «первоначальных партий», носящих крайне право-национальный характер. Опасность отклонения от пути в направлении «современной, социальной, рыночно ориентированной демократии» приобретает формы, особые для каждой отдельной страны (Польши, России), потому что они создаются местной политической традицией и квазигибридным влиянием коммунистической пропаганды, которая всегда специфическим образом пыталась «присоединиться» к местной истории. (Кроме того, в СССР при распаде империи может дойти до гражданских войн, а в Великой Германии – до возрождения тоталитарно-экспансивных течений.)

Прискорбно, что иракский Саддам Хусейн не читал, не говоря уже о том, чтобы принять близко к сердцу, известное эссе «Конец истории», принадлежащее перу американского политолога Фрэнсиса Фукуямы, потому что в противном случае он бы понял, что вторжение и захват Кувейта в той фазе, которую мы сейчас наблюдаем, невозможны, так как иначе создаётся такое опасное впечатление, будто Фукуяма ошибся в своём представлении о конце истории с её огромной (фукуямистической) скукой, что немыслимо, потому что большинство умных людей обоих земных полушарий совершенно позитивно и даже тепло восприняли это эссе, которое по сути и провозгласило конец истории. Следовательно, сейчас, не начитанный, к сожалению, властитель аравитян всё же дерзко продолжает историю, и это продолжение содержит в качестве основной мотивации борьбу за исключительное обладание важнейшими традиционными источниками энергии (сырьём) Земли. (Не нужно в буквальном смысле владеть всем природным сырьём, чтобы стать исключительным мировым властителем, достаточно владеть шестьюдесятью или восьмьюдесятью процентами мировых ресурсов.) Таким образом снова возник призрак атомной войны.

Возможно, будущее было бы легче предсказать, если бы западная сверхдержава фактически была похваляющейся своей силой империей с тоталитарной формой правления, так как тогда она мало сомневалась бы, оказать ли с помощью демонстрационных атомных взрывов на высоких орбитах (например, на высоте 800 км) над Ираком такое давление на его владыку, что тот должен будет сдаться ввиду реальной угрозы уничтожающих ударов. Но стопроцентно ли США окажутся «усиленно вовлечёнными» в атомную войну на Ближнем Востоке в ближайшее десятилетие, сегодня нельзя указать с какой-либо вероятностью в процентах. Так же мало можно предсказать в ходе шахматной партии, будет ли гамбит или рокировка, и если да, то на каком ходу. Один из самых интеллигентных комментаторов и журналистов Америки Джордж Вилл из «Washington Post» написал в одной из своих статей в связи с кувейтским кризисом, что всегда «нужно препятствовать зачинщикам», чему мы определённо должны были научиться из истории мюнхенского кризиса во времена Гитлера, так как чем позже кто-то пытается остановить деспота, тем больше военного потенциала будет необходимо применять для этого, тем больше, следовательно, будут и кровавые жертвы. Но демократия, каковой являются США, едва ли склонится к ускоренному принятию решительных мер, потому что у неё есть очень много мешающих, инертных институциональных «противодействующих учреждений» в законодательно-исполнительной структуре. Одним словом, цена, которую в конце концов должен будет заплатить Запад за свободную торговлю нефтью, будет неизбежно намного больше, чем цена, которую нужно было бы заплатить сейчас за свержение нового ближневосточного Гитлера.

В вышесказанном уже прозвучало имеющее сегодня очень большое значение слово ускорение. Фактически в наше время мы в мировом масштабе наблюдаем измеримое ускорение не только в политике. Мы являемся также свидетелями следующих автокаталитических процессов:

a) Акселерация в научно-технической области. В науке, то есть в «более высокой» науке, в области познания, которое служит не только нашим инструментальным целям и задачам, знание о нашем невежестве растёт быстрее, чем знание о господствующих в природе законах. Другими словами, мы осознаём всё яснее, как мало мы всё ещё знаем, и, точнее говоря, мы узнаём, что нам пока ещё лучше всего удаётся расшифровывать определённые явления монокаузального типа; напротив, те явления, у которых причинные цепочки имеют многофакторный характер, до сих пор решительно и вполне успешно сопротивлялись «понимающему просвечиванию» с помощью нашего так называемого разума. Есть много примеров из «признанной области невежества», например, вопрос, изменяется ли на самом деле климат Земли и существует ли в действительности пресловутый парниковый эффект; отсюда возникают дальнейшие вопросы, например, какие регионы Земли могут получить от этого пользу, а какие подвергнутся опустошению и т. д. и т. п.; какое множество импульсов «породил» смертоносный вирус иммунодефицита человека (ВИЧ) и не угрожает ли нам ещё масса других порождений патологических, до сих пор неизвестных возбудителей болезней, потому что им «содействует» (снова многофакторно) заражённая и повреждённая окружающая среда; и т. д. по своему усмотрению (лат. ad libitum). Чтобы проинспектировать эти неисследованные области, вводят новые модели знаний: теория катастроф, теории хаоса и т. д.

b) В области технологии мы уже приближаемся к тому пограничному состоянию, когда скорость развития инноваций, вместе с анахронизацией почти всех существовавших до сих пор основополагающих технологий («инфраструктурно»: авиации, связи, информатики, роботизации, всех технологий, «смягчающих» экологические кризисы, и т. д.), наталкивается на финансовые и социальные барьеры: то новое, что уже в принципе становится реальным, неосуществимо или ещё неосуществимо на более широком фронте мирового рынка, потому что этому препятствуют расходы; устаревшие технологии должны были бы быть сразу выброшены на мусорную свалку, что удваивает или утраивает расходы на внедрение новых технологий. Переподготовка персонала принесла бы дополнительные расходы, и всё это вместе тормозит такие нововведения, как, например, телевидение высокой чёткости (HDTV).

c) Упоминавшееся выше изменение климата уже даёт о себе знать на уровне политических решений. Возможно, кажется, что способность океанов, которые нагреваются всё сильнее, быть аккумуляторами тепла имеет в умеренных широтах, скорее, опасные последствия: штормы и ураганы, типичные для Северной Америки, также будут чаще наведываться в Европу. Могут возникнуть сельскохозяйственные кризисы, вызванные возможной засухой между 10-м и 50-м градусами северной широты. В общем и целом, земная атмосфера, кажется, ведёт себя примерно так, как вода в большом сосуде, содержимое которого всё сильнее перемешивают и взбалтывают: предельные климатические, то есть погодные и температурные колебания вместе с крайностями в осадках становятся типичными, и к этому добавляются сезонные колебания (более тёплая зима, более холодное лето). Эти изменения также будут подвергаться всё более определённо проявляющемуся ускорению.

d) Мы не знаем, почему это так, но очень многие процессы в самых различных сферах жизни ускоряются. Так как разные единичные явления связаны друг с другом обратной связью, то дело дойдёт до дальнейшего усиления фронта ускорения, что может даже сказаться на поведении решающих факторов в целом.

e) В частности, в духовной области всё быстрее будут сменяться моды и парадигмы, например в философии. Здесь я принимаю во внимание то, что сначала (то есть в своей начальной стадии) биоэволюция протекала на нашей планете чрезвычайно медленно: переход от одноклеточных к многоклеточным организмам длился по меньшей мере полтора миллиарда лет, а переход от протогоминидов к людям – примерно три миллиона лет. Это ускорение, кажется, даёт указание на то, что практически все или почти все однажды запущенные макропроцессы проявляют тенденцию к растущей акселерации (мы не знаем почему). В наше время этот вид ускорения стал заметён и в царстве королевы наук – философии. Развитие позитивизма, неопозитивизма, феноменологии протекало ещё относительно медленно, по шагам. Но потом всё ускорилось, так что после короткого периода Хайдеггера в качестве его потомка мы получили деконструктивизм Дерриды. Я думаю, что ещё не было никого, кто был бы достаточно дерзким, чтобы заявить, что следовало бы срочно провести деконструкцию деконструктивизма, чтобы доказать, что он в принципе является своего рода новоязом в смысле Оруэлла; короче говоря, бессмыслицей, очень витиеватой и сложной, наподобие Талмуда. Так как любую первоначальную идею можно развить настолько далеко, что её смысл превращается в бессмыслицу, и то, что вначале было совершенно разумным, было доведено именно Дерридой до абсурда. По понятным причинам здесь я не могу подробно останавливаться на этой специфической области. Но она была (не совсем необоснованно) упомянута, потому что служит отличным примером преждевременно родившихся детей духовной продукции нашего времени. Почти всё умное, ясное, мудрое, настоящее, разумное, логически хорошо построенное и взаимосвязанное, так же, как всё красивое, привлекательное, с правильными пропорциями, имеющее смысл эпистемологически (и в искусстве) сейчас вытесняется и замещается бессмысленным, шизофреническим, хаотическим, диктаторским, отвратительным («панпорно»), пропитанным кровью и грязью (при этом не забывая про сперму). Размытые фразы, идиотские программы, насмехающиеся над человеческим рассудком лозунги выдаются за верх справедливого и правильного. Изощрённость технологий передачи данных (например, в средствах связи) будет совершенствоваться далее, но в то же время содержимое, распространяемое через мировую спутниковую сеть, будет всё тупее, интеллектуально беднее, ещё более жестоким и схематизированным. Большинство творческих людей стоят перед принятием решения, готовы ли они приспособиться к этой тенденции или лучше позволить отгородить себя в каком-нибудь гетто.

f) Дело может дойти до иррациональных народных движений, демонстраций и протестов; например, программы зелёных, изначально провозглашённые благородные и разумные идеи, будут всё сильнее принимать характер «мачо» (частично из-за отчаяния, что к ним не прислушивались). Об этом можно судить уже сейчас, а именно: когда друзья животных пытаются взорвать учёных, испытывающих медицинские препараты на мышах или кроликах, что значит: вместо мышей должны погибать люди! Это кажется мне хорошим примером прогрессирующей тенденции, когда люди хотят изгнать «злое» из нашего мира с помощью быстрых террористических решений. Возможны также демонстрации против демографического взрыва или против нагревания атмосферы, против озоновых дыр, наконец, против силы тяжести. Одним словом, глупость получит значительный стимул.

Конечно, будет много событий и процессов, которые нельзя предсказать с нашей сегодняшней позиции, потому что их считают полностью невозможными, невообразимыми, бессмысленными. Прошли десятилетия с тех пор, как мир за восемьдесят миллиардов долларов продал новому кандидату на оставшееся незанятым место Гитлера лучшее из когда-либо произведённого оружие. Но то, что он может применить этот склад оружия, казалось невозможным, потому что этого никто не хотел. Значит, в конце концов принятие желаемого за действительное побеждает так называемый здравый человеческий разум.

Предварительный анализ XXI века