У меня нет на это сил. Конечно, у него с собой нет ничего ценного. Ему заткнули рот, его связали, а потом он провел в багажнике столько же дней, сколько я проторчала в комнате мотеля.
– А как насчет
– Нет.
– Что это?
– Это кольцо, с которым папа сделал предложение маме, и оно все равно поддельное, так что… – Возможно, оно поддельное в том смысле, что это просто бижутерия, но для меня оно дороже любого бриллианта.
– У меня не было времени искать информацию о нем, но ты говоришь, он умер? Есть какая-то вероятность, что твоя мама соврала и об этом?
Я качаю головой. Я была на похоронах. Они были скромные, на них пришло всего четверо, но я помню, как мне пришлось надеть колючие колготки, помню, что мама не плакала, пока мы не вернулись домой – я увидела, как она плачет, сидя на полу в кухне, над кольцом, которое я теперь сжимала в руках. Тогда мы плакали вместе.
Яркие воспоминания обрушились на меня, высасывая остатки энергии.
– Думаешь, эта часть сложная? Подожди, пока мы не проберемся в здание, где, гарантирую, уже все стены оклеены твоими портретами, – произносит Малькольм.
Каждая часть сложная. Каждая. Часть. Я на грани окончательного физического и нервного срыва. Страх – единственное, что движет моим телом, и мое сознание готово отпустить контроль. Я уже думаю о том, как легко было бы просто опуститься на землю, обхватить колени и вырубиться.
Но я не могу этого сделать. Пока не могу.
Я делаю глубокий вдох.
Мне просто нужно подумать. Я справлюсь. Я должна справиться. Малькольм откидывает капюшон назад, и мой взгляд цепляется за шнурок его капюшона.
Это может сработать.
Взявшись за один конец шнурка, я вытягиваю его. Он длинный, я смогла бы вытянуть руки в стороны, держа его за концы. Обернув его вокруг пальцев, делаю в середине скользящую петлю.
– Что ты делаешь?