Когда я не смеюсь в ответ, он хмурится.

– У тебя есть предсмертное желание? Посмотри на мое лицо. Вот что случится, если нас поймают. Что, думаешь, охотник за головами обойдется с тобой получше, потому что ты девочка? Он сделает все, что потребуется, чтобы найти твою маму и получить свои сто тысяч.

– Сто тысяч долларов? – Я чувствую, как подгибаются колени. – Столько миссис Эббот готова заплатить за мою маму?

Малькольм косится на меня.

– Она ждала больше десяти лет, чтобы найти убийцу своего сына.

Я резко выпрямляюсь.

– Перестань так ее называть. Ты же тоже видел репортаж. Ты слышал, что говорил мой дедушка. Он не думал, что она это сделала, а он знает ее лучше, чем кто угодно еще.

– Это называется «отрицание».

– Нет, это называется «сомнение», и именно это чувство я сейчас испытываю в отношении тебя. Если бы ты не был так одержим своим желанием получить награду, ты бы тоже задался этим вопросом.

Впервые с того момента, как я нашла Малькольма в багажнике, я поворачиваюсь к нему спиной. Я больше его не боюсь, и мне кажется, что он почувствует себя оскорбленным, если я покажу ему это. Прикусив губы в попытке отвлечься от боли в груди, я снова поворачиваюсь к нему.

– Вот чего я хочу: поговорить с мамой, услышать от нее правду. Но я не могу этого сделать. Ты только что подтвердил, что единственный человек, который по-прежнему верит в ее невиновность, еще жив. А ты столько всего изучил, пытаясь выяснить, где найти мою мать. Ты же знаешь, где он, так ведь?

Малькольм смотрит на меня и ругается себе под нос.

– Он живет в доме престарелых в окрестностях Филадельфии, в тщательно охраняемом доме престарелых. Кроме того, персоналу дали инструкции звонить детективу, если кто-то хотя бы приблизится к нему. А потом звонок будет передан людям вроде нашего знакомого в сапогах со стальными носками. Догадаешься, что случится, если ты туда явишься? А если я буду с тобой? Держу пари, это будет еще круче, чем сидеть в багажнике. Так что, нет. Можешь взяться за свое оружие и спросить у меня еще что-нибудь.

Я снова беру в руку свой самодельный нож, но совершено непроизвольно, вовсе не желая запугивать Малькольма. Хотя он выглядит уверенным, его взгляд слегка дергается, как тогда, когда мы прятались под кроватью. Он не недоверчив, он напуган.

– Подумай о…

– О, я уже подумал. Видишь ли, когда ты день за днем лежишь связанным в багажнике, заняться особо нечем. Насколько я понимаю, твоя мама собирается вернуться за тобой, как только решит, что это безопасно. Пока я держусь рядом с тобой, я смогу сразу же заметить ее появление, позвонить куда надо, получить свои деньги, перевести свою бабушку в больницу получше и забыть, что кто-то из вас вообще существовал. Вот мой план. Твой план… – Он поднимает брови так сильно, что они почти касаются линии волос. – Любой план, для которого потребуется добровольно приближаться к людям вроде того охотника за головами, может идти к черту.

– Но в этом-то все и дело, – отвечаю я. – Безопасно уже не станет. Я никогда не буду в безопасности рядом с ней, если за ней охотятся. Она это знает. Вот почему она ушла, вот почему она не возвращается.

Мой голос становится глухим и блеклым, когда меня саму пронизывает истинность этих слов. День за днем я мучила себя размышлениями о возможных версиях, в которых маме причиняли боль, на нее нападали, в которых она хотела вернуться ко мне, но не могла. Правда, в каком-то смысле хуже.

Она никогда и не собиралась мне звонить.

Она никогда и не собиралась возвращаться.