Улыбка сошла с маминого лица.

– Мы уже это обсуждали. Кроме того, ты в последний раз превзошла все мыслимые и немыслимые ожидания, так что…

– Можешь пойти, – сказал папа, подцепив кусочек стейка.

Мама уронила вилку.

– Выйдем на кухню! – процедила она сквозь зубы.

Нужды выходить не было – через тонкую дверь все было прекрасно слышно. Да они и не пытались говорить тихо.

– Это опасно. Очень. – Каждое мамино слово звучало как выстрел.

– Джоанна, все плохое, что могло случиться, уже случилось.

– Нет! Она чуть не умерла.

– Мы думали, что умерла, – тихо произнес папа.

Они молчали. Долго. Затем мама сказала:

– Я уже потеряла ее один раз…

– Есть масса других способов потерять ее, и ты прекрасно об этом знаешь. Ей семнадцать. Сколько тебе было, когда ты в последний раз говорила с родителями?

Мама вспоминала о родителях только в связи с какой-нибудь гадостью. От отца она унаследовала слабое зрение, от матери – плохие зубы. Она никогда не говорила, в кого у нее были орехового цвета глаза, ямочка на левой щеке, – а эти особенности внешности перешли и ко мне. Бабушка с дедушкой давно умерли, я их никогда не видела. Поразительно, что отец пустил в ход этот аргумент.

Родители вернулись на кухню, сели за стол.

– Можешь идти, – повторил папа. – Стейк просто великолепен.

Я смотрела на них во все глаза.

– Мама, почему ты перестала разговаривать с родителями?

Мама метнула на отца быстрый взгляд, отбросила салфетку, встала из-за стола, извинилась и ушла на кухню скрести кастрюльки. Папа покачал головой.

– Завести детей много ума не надо, – сказал он.