Мелкие следы

Эдди сидел за кухонным столом и наблюдал за потрошащим кладовку братом. Маршалл взял пакет с бобами, прочитал, что написано сзади, и бросил его обратно на полку. То же самое он проделал с банкой кукурузы и со спаржевой фасолью. Жестяные консервы громыхали по деревянным стеллажам, всякий раз заставляя Эдди вздрагивать.

— Ничего здесь нет, — прорычал Маршалл. — Нечем ужинать.

— Да я и не очень голоден… — протянул Эдди. Отчасти это объяснялось открытой нараспашку дверью в гараж — от запаха опилок и плесени у него начинало сводить живот. С другой стороны, если бы он мог выбирать, то предпочел бы не есть вовсе, чем ужинать бок о бок с Маршаллом.

— Ну конечно, ушлепок, — огрызнулся Маршалл. — Я, значит, прожора, а ты зато любимый маменькин сынок. Кончай с этим. Серьезно, что нам есть? Хлопья? Даже их почти не осталось. — Маршалл вышел из кладовки и встряхнул коробку овсянки с изюмом. — Надо же, кто-то и правда ест это дерьмо.

Взгляд Эдди упал на витражное окно над вытяжкой, которое вело в темноту между стенами.

— Ты ешь эту дрянь?

— Нет.

— Да что ты говоришь? — Маршалл открыл коробку, заглянул внутрь и потряс ее. Потом снова запечатал картонную крышку и закинул хлопья на верхнюю полку, опрокинув их на бок. Поджав губы, Маршалл уставился на Эдди.

— Ты чего на меня смотришь? — спросил тот.

Иногда Маршалл начинал вглядываться в Эдди так, будто вместо него видел какого-то другого мальчика, не брата. Будто в этот самый момент ломал голову над тем, как с ним поступить. От этого взгляда Эдди чувствовал себя чужим. Он мог полтора часа сидеть с Маршаллом на диване, уставившись в телевизор, когда вдруг в глазах старшего брата появлялось это выражение. В таких случаях он не удивился бы, если бы ему в лицо прилетела одна из маминых подушек.

Маршалл выпрямился, подошел к холодильнику, открыл его, чуть наклонил голову и, прищурившись, осмотрел содержимое.

— Хм. — Он захлопнул холодильник. — Ну, кто-то же их съел. — Маршалл обогнул кухонную стойку, все еще не отрывая взгляда от Эдди.

Облегчение он почувствовал, только когда брат наконец повернулся и вышел из комнаты. Но стоило его шаркающим шагам затихнуть в верховьях лестницы, Эдди обволокла пустота кухни. Он остался на первом этаже совсем один. В витражном окне, распластанном по стене, плескался свет от люстры, и цветастая геральдическая лилия на нем сияла, будто за ней пламенела свеча. Фарфоровый заварочный чайник с петухом, надувшийся на самой верхней полке за стеклянной дверцей серванта, вытаращил на Эдди керамические глаза.

Даже заварник до него добрался. Эдди потер лицо, помассировал виски. Дом молчал — в отличие от его разыгравшегося воображения. Почему он никак не мог избавиться от этого чувства?

Эдди поднялся и закрыл дверь, ведущую в гараж. Он постоял на пороге между кухней и гостиной, затем подошел к подножию лестницы. Брат о чем-то пререкался с родителями. Эдди прислонился к старинным часам. Вслушиваясь в их ровное тиканье, он следил за мерным покачиванием маятника. В соседней комнате все не унимался жужжащий слепень.

— Да схожу я скоро в продуктовый, Маршалл! — раздался сверху мамин голос.

— Мам, я не о том…

— Значит, я вообще не понимаю, о чем ты, — ответила она. — И будь любезен, сойди с кучи мусора, который я только что вымела.