– Но ты не делаешь этого! Ты остаешься таким спокойным. Ты позволяешь ей плеваться ядом и говорить такие ужасные…

– Потому что останавливать ее – бессмысленное дело, – объяснил Миро. – Она платит за все. Она отчаянно одинока, и никто не ищет ее общества.

– Только поэтому она и дожила до сегодняшнего дня.

– Это уж точно, – усмехнулся Миро. – Цивилизованные люди избегают обстоятельств, которые приводят их в ярость. Или, если не могут избежать, просто не замечают их. Это то, что делаем мы с Элой. Мы просто отстраняемся. Просто позволяем ее провокациям катиться мимо нас куда подальше.

– А я так не могу, – вздохнула Джейн. – Все было так просто, пока я не чувствовала всего этого. Я могла просто на нее не настраиваться.

– Вот-вот, – согласился Миро. – Именно так мы и делаем. Фильтруем ее.

– Оказывается, все гораздо сложнее, чем мне представлялось, – задумалась Джейн. – Не знаю, смогу ли я научиться?

– Конечно, просто пока у тебя не было подходящего случая, правда? – улыбнулся он.

– Миро, извини меня. Я всегда чувствовала такую жалость к людям, потому что вы можете думать только о чем-то одном, а ваши воспоминания такие несовершенные и… А теперь я понимаю, что прожить день и никого не убить – это уже большое достижение.

– Со временем входит в привычку. Большинству из нас удается почти ни на что не обращать внимание. Это и называется добрососедским отношением к окружающим.

Потребовалось время – всхлип, а затем икота, – чтобы Джейн рассмеялась. Светлый, мягкий клекот, который был таким желанным для Миро звуком, голосом, который он знал и любил. Смех, который ему нравилось слушать. Теперь так смеялся его дорогой друг. Его дорогая подруга Джейн смеялась смехом его возлюбленной Вэл. Теперь это один человек. Наконец он мог протянуть руку и коснуться Джейн, которая всегда была недостижимо далеко. Что-то вроде встречи лицом к лицу после долгой дружбы по телефону.

Он снова прикоснулся к ней, и она взяла его за руку:

– Извини меня, я позволила своей слабости помешать работе.

– Ты всего лишь человек, – улыбнулся Миро.

Она посмотрела на него, отыскивая в его лице иронию или горечь.

– Ничего другого я не имел в виду, – подтвердил Миро. – Цена за обладание этими эмоциями и этими страстями – контроль над собой. Ты должна держать их в узде, даже когда это слишком сложно. Ты теперь только человек. Ты никогда не сможешь отказаться от своих чувств. Ты просто должна научиться обращаться с ними.

– Квара никогда не научится.

– Как раз Квара давным-давно научилась и прекрасно справляется, – возразил Миро. – Знаешь, что я думаю? Квара любила Маркано, даже обожала его, и когда он умер и все остальные почувствовали себя освобожденными, она горевала. А с тех пор ее поведение – постоянная провокация. Она вынуждает всех оскорблять и пинать ее. Так же как Маркано всякий раз пинал мать, когда она его провоцировала. Я думаю, что каким-то извращенным образом Квара всегда ревновала его к матери, но даже после того, как она наконец обнаружила, что он избивает маму, если Кваре хотелось целиком и полностью завладеть его вниманием, она всегда поступала одинаково – провоцировала его и строила гримасы. – Миро горько рассмеялся. – По правде говоря, я вспомнил про маму. Ты никогда не разговаривала с ней, но в былые времена, когда она загнала себя в ловушку брака с Маркано и рожала детей от Либо, на ее лице была постоянная гримаса. Мне приходилось сидеть и слушать, как она провоцирует Маркано, заводит его, подкалывает, пока он не ударит ее, и, хотя я думал, что он не смеет поднимать руку на мою мать, в то же время я хорошо понимал его бессильный гнев, потому что он никогда, никогда не мог сказать ничего такого, что заставило бы ее заткнуться. Только его кулак мог сделать это. И у Квары такая же гримаса и такая же потребность в этом гневе.

– Ну, тогда все прекрасно – я дала ей именно то, что ей нужно.

Миро засмеялся: