Мерлин восседал на лошади и платком, надушенным тройным одеколоном, защищал свое аристократическое обоняние от тяжелых запахов.

— Скажите, господин доктор, мне спасибо! Я в глаза высказал мистеру Пату все, что нужно! Им дела нет до катастрофы и несчастья. Без меня бы…

И он важно показал на топчущихся оборванных, черных от солнца и горя мардикеров.

— Принимайте!.. То есть прикажите принять по ведомости рабочую силу. Только абсолютно недисциплинированны! Об их спины надо истрепать сотню кожаных плеток.

— От черта — пестом, от вина — постом, а от такой мухи, как вы, — ничем. Тут беда, а вы с копеечными расчетами. Алаярбек Даниарбек, заберите людей. И скорее вверх по ущелью! Там до сих пор стонут и плачут. Объясните людям, что к чему.

— Зачем же так? Да вот они и сами!

Среди подъехавших верхом доктор узнал Ковалевского — банкира из Самарканда и мистера Даннигана в ковбойской шляпе и кожаной куртке.

Дальше входа в Каратагское ущелье господа концессионеры не поехали.

Да и непонятно, зачем они явились. Новых рабочих-землекопов они не привели. Сами сидели сытые, гладкие, на сытых конях. Особенно благообразно выглядел Ковалевский. Он старался показать, что ничего его не волнует, что ни до чего ему нет дела. В небольшой группе медленно шагавших по каменистой тропе горцев послышался возглас:

— Хук! Свинья!

Но Ковалевский не обратил на возглас внимания. Или не расслышал, или предпочитал не слышать.

Вызывающе вел себя мистер Данниган. Выяснилось, что приехал он высказать доктору свои претензии:

— Не стану извиняться. Мы, американцы, до неприличия невоспитанны. Мы не кичимся этим, но принимайте нас, какие мы есть Во всяком случае, мы не признаем здешних властей. Про нас говорят: «У янки рот большой, как у вола». Говорить не умеем, мычим.

— И что же вы хотите промычать? — не удержался доктор.

— Нам на все наплевать, только не прикасайтесь к нашим карманам. Мы решили вас предупредить…

— Еще что?

— Не мешайте нам.

— То есть, как это?

— Не мешайте «концессии». Верните рабочую силу!

Доктор бросил им в лицо то, о чем до сих пор молчал. Он назвал цифры. За пять месяцев на земляных работах «концессии» умерли около тридцати рабочих.