— Мама, я не поеду!

— О, горе мне, родная дочь! И столь непослушна!

— Мама, у нас завтра сочинение… Классная работа. Это так называется. Мы проходим «Евгения Онегина». А потом меня, наверное, вызовут к доске…

Юлдуз обняла дочь за плечи и обдала ее запахом пряных духов и пудры:

— Но, доченька, тебе придется… Мы же уезжаем из Самарканда. Совсем.

— Нет!

Невольно руки Юлдуз разжались. Она бессильно опустилась на стоявшую рядом простую, окрашенную масляной краской табуретку.

Детская была обставлена в доме доктора с поистине спартанской простотой.

Юлдуз смотрела на дочь полными слез глазами. Ей ужасно хотелось совсем как кишлачным женщинам во весь голос завопить: «Вай, дод!»

Но выражение лица Наргис остановило ее, заставило всю сжаться.

«Она не дочь мне! Боже, она… Она так похожа на Сахиба. Она дочь своего отца!»

— Мама, и не думай. Я не поеду. Я не могу уехать отсюда. Мой дом здесь.

«Аллах акбар! Она упряма и жестока, как он… Джелял!» Юлдуз больше не кричала, не плакала. Она машинально перебирала корешки книжек, стоявших на столе и сжатых металлическими ширмочками.

— Что это? — удивилась она.

— Что, мама?

— Откуда у тебя «Рохбари-мактаб»? А вот эта «Джомеи-ул-Хикоят»? Вы что, в гимназии учитесь по узбекским книгам?

— Это книги братцев. Тут еще есть и «Устод» Маджидзаде, «Воспитание юношества» господина Садриддина Айни. И еще… братцам Шамси книжки находит.

— Книжки?

— Книжки для счастья мусульманской нации и для извлечения пользы из современной науки и культуры. — Она говорила с достоинством. И добавила: — Книжки эти пишут ученые люди, учителя. Знакомые.

— А где они живут, доченька? Ты знаешь, на какой улице?