Ну вот, подытожил я мысленно. С выпивкой всегда так: если захочешь, то всегда повод подвернётся. Змий не дремлет! Стало быть, выпьем. За дружбу и наставничество, за тех, кто высоко несёт в себе человеческие атавизьмы и анахронизьмы. А заодно узнаем, что в иерархии ценностей младого племени стоит на позиции «не просто важно, а очень важно». Насколько я знаю сего молодого человека, не в его натуре бросаться такими словами.
Любопытно-с, судари мои и сударушки, звонок энтот вне плана – или как раз
Про деньги. А под шляпкой-то…
Рубль 4
Век ХХ, на излёте СССР
Механизм по изъятию денег
4 руб. 10 коп. Клиент должен нервничать. Но – в меру
Короткие гудки, казалось, не оборвали истерику на другом конце провода, а стали её продолжением, или, если точнее, её конечным аккордом. Табунов слушал эту коду* с каким-то особенным удовольствием. Застывшая в его губах гримаса медленно округлилась в усмешку…
Вдруг он спохватился и, воровато оглянувшись, торопливо повесил трубку.
«Отлично, – сказал он себе, выходя из будки таксофона. – Отлично… Как говорится, клиент дошел до кондиции».
Табунов старался шагать широко и свободно, однако возбуждение мешало этому и держало, и дергало за мышцы ног, рук, обкладывало тело липким холодным гипсом пота. «Чёё-ё-о-рт! – кривился Табунов. – Что же будет, когда ты… Ерунда ведь ещё, а ты уж потеешь и трясёшься, как этот…»
Вот и сквер. Табунов пошарил глазами и, приметив в боковой алее пустую скамью, заторопился к ней. Это было то, что ему требовалось сейчас до зарезу – сесть подальше от людей и крепко подумать. Основательно подумать. Но прежде – прежде, конечно, расслабиться. Расслабиться…
Он сел, вытянул свои длинные ноги, и поглаживая колени ладонями, задумался. Так ли всё идёт, как он задумал? Безусловно. Сегодняшняя истерика Зимняковой – тому доказательство. Такую истерику он готовил долго и методично, он вычерчивал путь к ней аккуратно и неторопливо, постепенно сводя все линии в один простой, и оттого гениальный узел. И вот сегодня чертёж завершён. Правда, пока в лёгких карандашных линиях – еще можно подтереть, исправить неверный ход. Но откуда ему взяться-то, неверному? Всё ведь просчитано до миллиметра. А может, ошибка как раз в том, что – до миллиметра? Может, до микрона надо? Но разве сегодняшний день – не исчерпывающее доказательство? Он собрал схему – лампочка зажглась. Значит – всё верно? Нет, надо всё просчитать сызнова. Пока в рейсфедер* тушь не набрана. Пока всё ещё исполнено в карандаше.
Тьфу, чертовщина какая! Но разве не убеждал он себя десятки раз, что план его безопасен на всех этапах и что даже если… Да, чёрт возьми, да! Если даже на финише всё полетит в тар-тара-ры, даже если рухнет вся конструкция, вся, кроме последнего кирпичика, который будет в данный момент занесён его рукой… Даже и в таком случае он успеет руку отдёрнуть, он останется в безопасности в любом случае. В любом! Не это ли ты твердил себе? Не этим ли руководствовался в своих расчётах?
Табунов зарылся лицом в ладони. Так-так. Оказаться под развалинами собственной конструкции… Нет, не то. Не то его сейчас обеспокоило, хотя с последним кирпичом у него действительно пока есть проблемы. Есть, он их видит… Здесь другое…Вот… вот!! Истерика! Лампочка вспыхнула, вспыхнула, пожалуй, даже слишком ярко – может обжечь! А может и лопнуть! Дотронься до неё – и разлетится вдрызг…
Неожиданная и такая очевидная в своей элементарности догадка подняла Табунова на ноги. Он сделал несколько торопливых шагов по аллее, но опамятовался. Вернулся к скамейке, сел. Голова его снова работала чётко, словно получивший команду компьютер. И моментально пошла информация: ты довёл её до критической точки, ты хотел этого и ты добился своего. Но ты чуть было не сделал грубую ошибку, возможно, даже решающую ошибку. Ты собрался лезть в схему, не отключив её.