Перед его отъездом Лоуренс добился, чтобы Клейтон телеграфировал в Министерство иностранных дел, предложив его перевод в Арабское бюро; он был одним из главных редакторов его бюллетеня. Тогда он больше не подчинялся бы египетскому штабу.
Еще необходимо было, чтобы штаб не противостоял этому переводу. Самым разумным выходом со стороны Лоуренса было добиться того, чтобы в штабе его больше видеть не могли: способностей к этому ему было не занимать.
Он прибыл из Месопотамии на пакетботе, где были только два пассажира: некий генерал[241] и он. Генерал, по всей видимости, счел его фамильярным, и Лоуренс аккуратно разделил прогулочную палубу мелом на две части: для того, объяснил он генералу, чтобы они могли прогуливаться каждый по своей стороне, не опасаясь причинить друг другу беспокойство. Они подружились. Лоуренс, который получил неосторожное распоряжение сообщать все, что может по своей природе заинтересовать штаб, составил подробный рапорт, по его обыкновению, точный, где критиковал: качество литографских камней, применяемых для печатания карт, способ швартовки барж на набережной, нехватку подъемных кранов для разгрузки, отсутствие способа размещения вагонов, недостаточность медикаментов, слепоту и недальновидность медицинского корпуса — а также действия высшего командования и ведение кампании в целом. Когда главнокомандующий[242] потребовал этот рапорт, весь штаб просидел целую ночь, переделывая его. Отношения Лоуренса с его новым непосредственным начальником, противником восстания, «который заменил оценку сил противника до сотни людей оценкой до десяти тысяч»[243], были плохими. Лоуренс взял в привычку «пользоваться любой возможностью ткнуть их носом в их сравнительное невежество и непригодность в департаменте разведки»[244]; затем, опасаясь, что генеральному штабу хватит терпения с этим смириться, начал возвращать им рапорты, исправляя в них грамматические ошибки[245].
Несколько офицеров было направлено на арабскую сторону; и делегат от губернатора Судана, полковник Уилсон, имел резиденцию в Джедде. Все они, и Абдулла тоже, обратились в Каир. Великий шериф тем временем убеждал союзников, чтобы они направили к нему экспедиционный корпус, без которого, как говорил он, Мекка снова была бы захвачена, и в то же время заявлял, что враждебность правоверных не позволит предпринять высадку. Мак-Магон решил направить в Джедду для краткого пребывания единственного высокопоставленного английского чиновника, знакомого с семейством великого шерифа: Сторрса[246].
Просьба Лоуренса о девятидневном отпуске, чтобы сопровождать своего друга, не была встречена отказом.
Глава VI.
Когда Сторрс[247] и Лоуренс высадились в Джедде[248], эмир Абдулла, второй сын великого шерифа, собирался туда прибыть.
Полковник Уилсон, которого Лоуренс встречал в Каире и имел с ним тогда «короткий спор[249]», приготовил все лучшее для встречи эмира и двух английских посланников. Тишина, которая поднималась от мирных песков по улицам, мало-помалу овладевала жителями Джедды, не было шума, даже шепота; возбуждение, которое независимость принесла из Мекки в этот порт, лишенный паломников из-за войны, затерялось под великим солнцем, где, казалось, не было ничего живого, кроме гудения мух; и, выступая в сопровождении кортежа своих рабов с блестящим оружием, прежний вице-президент османского парламента, большой жизнелюб, уже одетый в светский костюм Аравии, пришел на встречу с англичанами, пока толпа молчаливо приветствовала их. Он только что одержал в Таифе скромную победу, и Лоуренс был очень заинтересован в том, чтобы познакомиться с ним.
Как применялась в Джедде власть нового государства? Не блестяще, отвечал эмир. Горожане питали к бедуинам, на которых основывалась власть Мекки, ненависть и презрение. Тут и там обычаи турецкого господства заменялись; вновь пришли обычаи, установленные Пророком: судьи получали в год по одной козе с каждого двора, им не платили, и их решения не записывались. «Когда у нас после войны будет время, — иронически добавил эмир, — мы отыщем в Коране суры, применимые к биржевой торговле…»[250]
Сторрс просил его сообщить Лоуренсу свои взгляды на военные операции, чтобы он довел их до каирского генерального штаба. Эмир посерьезнел: если бы мобильная колонна, которую турки готовили в Медине, вышла на Мекку, арабам, которые не получили оружия, обещанного Англией, оставалось «лишь умереть, сражаясь, под стенами священного города»[251].
Зазвонил телефон: из Мекки великий шериф вызывал своего сына.
Тот подошел. Он ввел своего отца в курс беседы, и великий шериф поручил ему повторить от своего имени английским офицерам то, что он собирался сказать. Он просил, чтобы одна союзная бригада была оставлена как резерв в Суэце, готовая к интервенции в Аравию. С ее помощью войска Восстания сосредоточились бы перед Мединой и атаковали бы город.
Сомнительное сосредоточение.
Лоуренс знал, как мало расположен генеральный штаб в Каире отвлекать бригаду от защиты Египта; и он был уверен, что высадка союзных войск уничтожит арабское движение[252]. Он ответил только, что не сможет успешно защищать представленную ему точку зрения, если не составит никакого личного мнения об условиях войны и о самой местности, и если не встретится с Фейсалом, командующим основной армией. Что визит к Хуссейну в Мекку для него невозможен — [пусть так], но он хотел бы, чтобы его доставили в лагерь Фейсала.
Абдулла вновь связался со своим отцом, с большими умолчаниями. Сторрс добился, не без сложностей, чтобы Абдулла написал своему брату Али, и тот позволил Лоуренсу доехать до лагеря Фейсала, если это не причинит неудобств. (Великий шериф, как всегда, загадочный, оставлял за собой возможность остановить путь Лоуренса в лагере Али, если это показалось бы ему нужным). Сторрс добился от Абдуллы, чтобы тот преобразил эту осторожную рекомендацию в приказ немедленно предоставить лучшего носильщика из своих всадников на верблюдах и надежного проводника. Лоуренс должен был переправиться морем в Рабег, где через два дня нашел бы лагерь Али.
Вечером великий шериф вызвал Сторрса к телефону. Неужели передумал?
— Хотели бы вы послушать мой оркестр?
— Какой оркестр? — в изумлении спросил Сторрс.
Хуссейн принял на свою службу духовой оркестр турецкого генерального штаба, захваченный в плен в Таифе. Они собирались играть в Мекке… и англичан поочередно пригласили к телефону, чтобы послушать их.
— Однако, — добавил великий шериф после этой любезности, — телефона недостаточно, и я сейчас же форсированным маршем направлю оркестр к вам.