5 ноября он согласился с исключением прибрежных турецких регионов (Мерсина и Адана); напротив, он настаивал, что прибрежная Сирия была всецело арабской, и к тому же отказывался от исключения Александретты. Он допускал английскую оккупацию Багдада и Басры после войны на том условии, что эта оккупация будет временной.
Мак-Магон ответил 13 декабря, приняв отказ Хусейна от вилайета Адана, теперь его отказ включить прибрежную Сирию в свободное арабское государство основывался не на том, что она не была арабской, но на том, что здесь были задействованы французские интересы. Он оставался туманным по поводу вилайета Ирак, позволяя будущему определить его судьбу.
1 января
Он доверился Англии и хотел закончить опасную и уже затянувшуюся переписку, чтобы не подвергаться риску быть обнаруженным из-за формальных разногласий, когда уже достигнуты предварительные договоренности, которые он продвигал одновременно с переговорами. Верховный комиссар тоже не хотел рисковать, ведь его провал вернул бы вопрос о священной войне. И в последнем ответе[182], где — после того, как он сообщил Хуссейну, что тот не должен надеяться на ослабление англо-французской солидарности после войны — позволил ему назначить час восстания.
Хуссейн, как только отправил верховному комиссару свое последнее послание, направил своего сына Али, чтобы тот поднял воинов из племен Хиджаза, и снова направил Фейсала в Дамаск. Турки, готовившие новую экспедицию против Египта, просили войска у великого шерифа. Али был официально назначен, чтобы собрать хиджазский контингент. Фейсал прибыл в Дамаск, окруженный гвардией из проверенных вассалов, чтобы предъявить их как авангард этого контингента, и Джемаль принял их за него, с почестями, положенными их чину, и с выгодой, которую могла извлечь турецкая пропаганда. Но арабские дивизии были рассеяны; штатские были под подозрением, среди них — большое число членов «Фетах», которых арестовывали сотнями и часто пытали. Фейсал считал чудом, что ничего существенного пока не открылось (очень немногие из заговорщиков были так же осведомлены, как Фаруки). Хуссейн в Константинополе вместе с Фейсалом обращался к Джемалю, чтобы пытки прекратились, чтобы арестованные были «всего лишь» казнены! Напрасно. Общества не были разрушены, но были пока что беспомощны. Начался голод, и энергия народа обратилась против него, а не против турок. Джемаль, который весь 1915 год пытался, не считая повешений в Бейруте, привлечь сирийцев на турецкую сторону, начал террор.
А Лоуренс продолжал издавать секретный бюллетень о ситуации в турецких войсках, улучшавшейся день ото дня. Ньюкомба вернули в Англию. Хогарт, приехавший в Каир, основал там Арабское бюро[183], маленький штаб информации, отвечавший за то, чтобы передавать верховному комиссару все, что касалось арабских местностей, и подчинявшийся лишь Министерству иностранных дел. Так Арабское бюро избегало подчинения штабу Египта, и арабское дело больше не было в руках его противников. Хогарт понял из первых же писем Лоуренса, что никаких эффективных действий не могло быть предпринято в Аравии, пока люди, которых оно воодушевляло, подчинялись тем, кто был настроен к нему враждебно.
Глава IV.
Генерал Тауншенд[184] укрепился в Куте с двенадцатью тысячами человек — крупнейшей частью англо-индийского экспедиционного корпуса, уже настигнутого бери-бери[185] — чтобы остановить продвижение своего противника Нур-Эддина на Басру: Кут давал власть над Тигром. Когда он решил эвакуировать гражданское население, шесть тысяч арабов, политический офицер[186] сообщил ему, что если турки не примут их, то дети и женщины погибнут в пустыне. Тауншенд снабдил их охраной и ждал армии подкрепления[187]: 8 декабря
На следующий день начался обстрел Кута. Войска, которые поддерживали Тауншенда выше излучины реки, были переброшены в город, и осажденные были вынуждены взорвать мост. Соединиться с Эйлмером по его прибытии к Куту стало для них невозможным; у них не было дерева, чтобы навести другой мост, а чтобы перейти реку на арабских лодках, им требовалось девять дней. Но недостатка в продовольствии не было.
Месяц спустя авангард армии подкрепления атаковал. Он был разбит; интендантство Кута в тот же день обнаружило, что украдена тысяча мешков муки. Однако Нур-Эддин, по всей видимости, отступил перед основной частью корпуса английской армии. Фон дер Гольц заменил его Халиль-пашой[188], прибытие которого к Ктесифону было уже делом решенным, и обещал тому две дивизии подкрепления. Нур-Эддин уже окопался вокруг Кута, на пятнадцать километров траншей, и в Месопотамии начались дожди.
20 января
Тауншенд приказал обыскать город, нашел зерно, складированное для караванов из Персии. Он собирался предпринять вылазку с тремя тысячами еще годных к бою людей, чтобы соединиться с Эйлмером за турецкими линиями. Но это значило оставить туркам всех раненых…
Город перешел на половинный паек[191]. Цинга присоединилась к бери-бери. Начали забивать лошадей, но индийские солдаты, которые отказывались есть конину, скоро были неспособны сражаться[192]. Разлив Тигра увеличился: гарнизон и жители наводили дамбы. Эйлмер, не получая новостей о подкреплениях, которых ждал из Галлиполи, должен был атаковать без них; напротив, турецкие войска, обещанные фон дер Гольцем, прибыли в Мосул. И если бы турки разрушили большие дамбы в верхнем течении Тигра, вся равнина была бы затоплена, и наступление Эйлмера невозможно.
Но русская армия, которая только что заняла Эрзерум, спустилась к Багдаду через Персию и блокировала Кирманшах[193], последний иранский город. Хотя русские телеграммы были оглашены в Куте, дезертирство в индийских войсках увеличилось.
Слабым местом линий турецкой блокады был редут Держалла перед Эссином, который должен был первым задержать Эйлмера. 25 февраля было условлено, что Тауншенд (интенданты которого за три месяца смогли достать дерева), когда появится английский авангард, сумеет под вражеским огнем навести два временных моста в направлении этого редута.
В тот же день немецкая авиация бомбардировала Кут в первый раз.
29-го русские были в Кирманшахе; но непрекращающийся проливной дождь обездвижил Эйлмера. Турки укрепили редут. В конце недели — Эйлмер все еще не атаковал — к туркам перешли арабские перевозчики: они знали, что Тауншенд готовил временные мосты. Плавающие мины, отнесенные дрейфом, направленные против турецкого транспорта, отзывались на песчаных берегах, взрываясь среди ночной грозы с фантастическим и напрасным шумом… Наконец 8 марта на рассвете яростная канонада началась на гребне Эссина. Туман сгустился на песках, едва разрываемый взрывами снарядов Эйлмера на редуте. Защитники Кута видели, как турецкие резервы прорываются к нему в тумане, взбираясь туда, где шла невидимая битва. После полудня туман улегся. Под скорбным красным солнцем, среди размокших песков, пахнувших морем, турки занимали гребень. Редут не был взят.
Послезавтра Халиль-паша предложил Куту сдаться. Через месяц паводок мог достигнуть максимума и унести большую часть защитников. Тауншенд сознавал, что экспедиционный корпус недостаточно силен, чтобы его освободить: а Халиль ожидал еще четыре дивизии. Тауншенд передал послание в штаб Басры: стоит ли ему вступать в переговоры? Он собирался сдать город, если турки позволили бы ему соединиться с Эйлмером, вместе со своими людьми и ранеными. Басра передала послание в Лондон, там, в свою очередь, ответили: «Нет». В это время Лоуренс был вызван в Месопотамию[194].
12 марта Эйлмер был освобожден от командования[195].
Генерал Горринг, который уже взял Ансарийе, заменил его. 15-го река затопила траншеи на передовой, изолировав большинство лучших оборонительных сооружений. В конце месяца насчитывалось около шестисот случаев цинги, начиналась жара.