Не забыт Ларри Эванс, в свое время провидчески издавший книжку «Лучшие партии Давида Бронштейна 1944–1949». А не запамятовал ли Леонид Шамкович о планах написания книги с его избранными партиями? Что-то ничего не слышно от бывшего московского, а теперь нью-йоркского гроссмейстера.
С гордостью повествуется, как он в конце 1967 года указал руководителям общества «Динамо» при подсчете медалей, что он, Бронштейн, является «двойным победителем: в тот год спартакиадный турнир являлся одновременно командным первенством страны, так что руководители в своей отчетности его медаль могут рассматривать как две».
Здесь и там – фотографии Фишера. Что привлекало Бронштейна в эксцентричном гении? Страстная преданность игре, фанатизм? Может быть. Но не было ли здесь и преклонения перед безжалостными, беспощадными шахматами американца? Или успехи Фишера, сокрушавшего советских коллег Бронштейна, настолько проливали бальзам на его душу, что Дэвику было просто приятно каждый день видеть лицо американца?
1 апреля 2000 года. Бронштейн встретил Иванова новостью: «“А мне сегодня Фишер позвонил” “Неужели правда?!” “Шучу, конечно”. А в глазах грусть».
«Вы понимаете, у меня сейчас полный ералаш. Посмотрите, кстати, – стаунтоновские шахматы, мне их подарили в Рейкьявике. Это точная копия тех, которыми Фишер и Спасский играли матч в 1972 году».
Мы подходим к шкафу. В обширной библиотеке Бронштейна имелись не только шахматные книги, но и художественная литература, альбомы по искусству, всевозможные справочники, атласы и неимоверное количество словарей, зачастую диковинных, редко встречающихся языков. Энциклопедия на испанском, купленная в Овьедо, толстенный учебник высшей математики, тоже на испанском. Тут же – сборники анекдотов, приобретенные в Лондоне еще в 1947 году и благополучно сохранившиеся до начала следующего тысячелетия.
«Взгляните – часы с секундомером, отсчитывающим время до сотой доли секунды, вы понимаете, что это значит, ведь тогда рекорд мира был на стометровке 10,2 секунды. Нет, вы понимаете? 300 франков за них отдал в Швейцарии, помню как сейчас. Единственное, что осталось от того турнира. Посмотрите, это я из Африки привез, а это из Аргентины. А это – “Атлас сердца”… Купил его в Коста Рике. Подробнейший! Все клапаны, сосуды, желудочки… Всё до мельчайших подробностей. Правда ведь, хорошо! Жалко, что атласы и других органов не приобрел тогда…
А вот взгляните, – книжечки английских кроссвордов, купил, чтобы решать их, если меня не будут посылать на заграничные турниры. “Взгляните, пожалуйста”, – он показывает книгу Геллера с посвящением – “Давиду Бронштейну – старому другу с наилучшими пожеланиями, а также с благодарностью за творческие идеи, которые в свое время привлекли меня в ряды староиндийцев”.
А вот посмотрите, что писал тогда обо мне аргентинский журнал, или вот этот – испанский: “Бронштейн – сильнейший игрок в мире”. И вы знаете, я был сильнейшим игроком в мире. Так же как атланты держали небеса, я всю жизнь пробовал держать импровизацию в шахматах на собственных плечах. И что это принесло мне? Я играл в чемпионатах Москвы, которые избегали все сильнейшие гроссмейстеры. Я делал это потому, что хотел доставить удовольствие любителям…»
«Вам знакомо это положение?» – он поймал мой взгляд на позицию, расставленную на магнитных шахматах. «Это одна партия Файна, ранняя, я всё думаю, чего это он здесь ладью не взял. Разговаривали с ним однажды? По-голландски? Да, у него жена ведь была голландка. Файн, знаете, был умнейший человек. Когда услышал, что вторая часть первенства мира в 1948 году будет играться в Москве, сразу отказался от участия, в то время как Эйве и Решевский еще какие-то надежды лелеяли. Смешные…
А вот взгляните на диаграмму, говорит она вам что-нибудь?» (показывает какой-то потрепанный английский шахматный журнал).
«Нет? А с таким шахматистом знакомы? Даже не слышали? А ведь Кроун[1] был гений, гений! Он умер совсем молодым, я сейчас его партии смотрю. Взгляните, как он здесь Котова разгромил, посмотрите, посмотрите. Собираюсь написать о нем. Видите, как Кроун комментирует эту партию, варианты приводит, а в конце пишет: “Не думаю, что я нашел бы все эти варианты за доской”. Кто сейчас так пишет? В Англии его считали гением. Он еще до Таля играл в талевском стиле. А что Таль? По чьим партиям он учился?
Вот, помню, проиграл он партию какому-то испанцу, потом сказал – до восьмого хода досчитал, потом не видел. А испанец этот девятый ход комбинации видел. Я в Испанию ведь одно время вообще хотел переехать. Конечно, по-испански я много хуже говорю чем по-английски, но говорю.
А вот в Исландии пошел как-то в магазин, так мне хозяйка магазина овечью шкуру подарила, хотите я вам покажу…
Я футбол раньше любил, да и теперь люблю. Я ведь на базе “Динамо” жил, так всех футболистов знал и Михаила Якушина, потом он тренер знаменитый стал… Так он, когда его журналисты донимали о динамовской стратегии, говорил всегда: “Если у нас мяч, наша цель – прорваться к воротам и забить гол, а ежели мяч у наших соперников, наша цель – защищаться и не допустить того, чтобы они нам гол забили”.
Вот тебе и стратегия вся. Я и Бутусова помню, даже басков помню, когда они до войны в Киеве играли, вот какой я старый…
…а то что в шахматы за два с половиной часа можно сыграть лучшую партию чем за пять минут, так это иллюзия. Иллюзия и обман. Вот вы говорите, что сейчас на интернете играют партии высокого качества по три минуты и даже по минуте.
Ну вот, вы понимаете о чем идет речь, да и уже все понимают. А я о чем всю жизнь твердил? Так почему же не перейдут повсеместно на такую игру? Почему? Как вы думаете, какими моими победами я горжусь больше всего? Не знаете? Я вам скажу – три блицтурнира на приз “Вечерней Москвы” – 1948, 1952 и 1953 годов – вот мои лучшие достижения!
Сейчас много турниров с укороченным временем, но меня туда не зовут. Я эти турниры придумал, а они обо мне даже не вспоминают. А когда-то ведь по-другому думали. Когда я после банкета в гостинице “Метрополь” после Олимпиады 1956 года на улицу вышел, Найдорф предложил: качать лучшего шахматиста мира! И меня принялись качать. Было это как раз на том месте, где сейчас памятник Марксу стоит.
А вообще-то мне нравится, как играл Лябурдонне. Вы знаете партии Лябурдонне? Я вам советую – переиграйте, переиграйте его партии. Если у меня спрашивают – чей я ученик, я всегда говорю – Лябурдбонне, я учился играть в шахматы у Лябурдонне…