Я растерянно взглянула на него:

– Почему ты мне это рассказываешь?

– Потому что… – По привычке он задумчиво потёр шрам на лбу. – Потому что хочу знать, что ты думаешь.

– Зачем?

Я сознавала, что тупо повторяю одно и то же, от слабости не в состоянии завязать шнурки, тем более советовать правителю. Впрочем, куда деваться, сама же потребовала в Садзи, чтобы меня выслушивали.

– Амани, – терпеливо произнёс принц, – ты знаешь пески лучше, чем кто бы то ни было из наших. Вот я и спрашиваю: получится так или нет?

Я постаралась собрать разбегающиеся мысли:

– А как же султимские состязания? Они определяли будущего правителя с незапамятных времён. Их непросто будет отменить.

– Думаешь, не смогу?

В ночь Ауранзеба султан, ещё не отмыв руки от крови своего первенца, рассуждал, что мир изменился, времена бессмертных и магии уходят, теперь управлять своей жизнью предстоит самим людям. Султан жесток и себялюбив, но тут он, пожалуй, прав. Времена меняются, и обитатели пустыни вправе сами выбирать себе правителя.

– Да нет, пожалуй, такое сработает, – рассеянно ответила я, борясь с головокружением. Ахмед выдохнул с явным облегчением. Похоже, ему и правда было важно это знать. Он снова потёр лоб, и я, протянув руку, осторожно отвела от его лица чёрные как смоль кудри. – Откуда у тебя этот шрам? – Просто не смогла удержаться и не спросить. Я знала всё про шрамы Жиня, но и у мятежного принца их хватало.

– Память о моей ошибке, – рассмеялся он. – Тогда мы с братом были совсем юными и ходили первый год на «Чернокрылой чайке». Я учился прокладывать курс, а Жинь всё больше лазал по вантам и управлялся с парусами. Однажды я завёл корабль в самую гущу шторма. Едва не перевернулись, тогда я и расшиб голову о переборку. Думал, помру…

Я со вздохом опустила руку, вновь ощущая на губах огненный поцелуй Загира.

– Ты боишься смерти?

– Не знаю… – Принц надолго умолк, и я невольно задумалась, что ответила бы сама. Не покажется ли моё поспешное «да» признаком себялюбия и трусости? – Я повидал много стран, где люди по-разному относятся к смерти, и не знаю толком, во что верить, что нас ждёт за последней чертой. Страшно не умереть, а потерять, будучи ещё живым. Боюсь завести вас в пасть к чудовищам, наобещав золотые горы. Страшно, если другие погибнут, веря в моё дело, а окажется, что зря. Вдруг вся наша борьба не имеет значения и будет забыта?

«Вот, наверное, почему Ахмед ведёт нас, а не мы его. Он меньше всех думает о себе. Он прав, главное не наша жизнь, а будущее, за которое мы её отдаём. Другие пусть умрут, но мятежный принц должен выжить! Если передать огненный поцелуй джинна эмиру Ильяза, принц Ахмед всё равно может пасть в последнем сражении, даже приведя нас к победе. С другой стороны, если не спасти Билала, будет слишком сильный соблазн поцеловать вместо него Жиня, потому что я всё-таки больше забочусь о себе».

Северной оконечности Мираджа мы достигли на третий день плавания и ещё два дня добирались до ближайшего порта Гасаб. Корабль шёл впритирку к берегу, в тени от гор, разделяющих страну надвое, и все высыпали на палубу посмотреть. Гасаб я до этого видела лишь однажды и мельком, в другой раз меня провезла через него одурманенной родная тётка.

Мы плыли из восточной части страны, куда не так давно перешли по туннелю. Гарнизон Ильяза, который надеялся увести за собой Рахим, был совсем близко, за горами. Объединив войска, нам предстояло двинуть их на столицу.

Ахмед выслал близнецов в горы ещё до прибытия в порт. Пешком из Гасаба в Ильяз идти несколько дней, а соколам-оборотням лететь всего пару часов. Вернувшись перед самым закатом, Мазз опустился в «воронье гнездо» на верхушке мачты и стал слезать по вантам, а Изз плюхнулся прямо на палубу, лишь в последний момент обратившись змеёй и только поэтому не свернув себе шею.

– Там чужое войско! – выпалил он, не скрывая радости, что сумел обогнать брата.