Пришлось сменить тактику – ухватить Фэлри за подмышки и волоком тащить к морю. Получилось, быть может, не так романтично, зато действенно.

Питер развернул тяжелое тело хвостом в волны, опустился прямо в прибой и положил голову Фэлри себе на колени. Луна давала куда больше света, чем костер, море сверкало, точно чаша, полная живого серебра.

– Очнись! Фэлри, очнись!

По уму стоило бы столкнуть эр-лана в воду целиком, но Питер не мог заставить себя это сделать – ведь на глубине он уже ничем не сможет ему помочь. Отгоняя мысль, что и здесь он бессилен, он зачерпывал воду пригоршнями и поливал лицо Фэлри, прядь за прядью опускал в волны и расправлял грязные пряди волос; в лучах луны они сияли и переливались на сгибах.

– Что ты натворил, а? Что натворил? – повторял Питер, плохо понимая, что говорит. – Ты разрезал руки и дал мне свою кровь, верно? Иначе я бы уже умер – потому что по глупости схватился за эту дурацкую рыбу. Хотел поймать ее для тебя. Трудно представить более тупой поступок. Я полный кретин. И раньше был не умнее, со своей дурацкой ревностью к Тайрону… прости меня! Я никогда не верил в то, что Тайрон что-то для тебя значит, просто… я не знаю, почему так поступал. Просто не знаю, Фэлри. Но надеюсь, что ты меня простишь, а самое главное – что сможешь простить себя… ведь что бы ты ни думал – ты ни в чем не виноват передо мной.

Он обеими руками обнял голову Фэлри и, согнувшись, прижался губами к влажным волосам, пахнущим солью и морем. Вокруг колен бурлила вода. Прибой размеренно приподнимал и опускал неподвижное тело, не подающее признаков жизни, и в сердце Питера начало закрадываться отчаяние.

– Ты ведь жив, правда? – прошептал он в волосы Фэлри. – Прошу, просто выполни мою просьбу – одну-единственную, последнюю просьбу, и я больше не буду тебе докучать, обещаю, ни о чем не попрошу, ни слова не скажу о любви, только… будь… пожалуйста… живым.

Редкие слезы казались густыми, точно кровь, и с трудом прокладывали себе путь наружу… но едва они растворились в море, добавив ему соли и горечи, как Питера отбросило назад с огромной силой.

Он рухнул на спину, подняв тучу брызг, заворочался на вязком песке, а когда поднялся на ноги, Фэлри исчез. Лишь всплескивали волны, облизывая пустой темный берег, да легкие облака плыли по небу цвета индиго.

Недостаток воздуха всегда заставляет тело реагировать на удивление живо, даже если сознание его покинуло.

Фэлри рухнул в воду и камнем пошел на дно, рассекая дымчато-серые, колеблющиеся столбы лунного света. Легкие, специальной метаморфозой перестроенные для извлечения кислорода из воды, страшно жгло – как и чешую на нижней части тела. Казалось, ее ободрали теркой до мяса.

Но Фэлри был жив, и он дышал.

Опустившись на серый песок, он кое-как зацепился хвостом за выступ скалы и провалился в сон. Предосторожность не лишняя – если в резервуаре Сарги Фэлри мог себе позволить дрейфовать по течению во время сна, в море такая беспечность привела бы к печальным последствиям. Его могло отнести за сотни миль от этого места или бросить на острые скалы.

Проснулся от далекой песни китов – две стаи переговаривались друг с другом. За прошедший месяц Фэлри научился различать голоса морских животных – по крайней мере мог отличить кита от дельфина или косатки. Слышимость под водой была необычной, как будто эхо гуляет по огромному пустому залу, не встречая препятствий.

Наверху наступил день, но здесь из-за приличной глубины царил полумрак, растений и животных почти не было, голые скалы покорно позволяли течениям точить их и разрушать.

Преодолевая желание немедленно подняться наверх, к Питеру, Фэлри обвился хвостом вокруг камня поменьше и произвел подсчет убытков. Физически он почти оправился, чешуя восстановилась, рваные раны на руках – пришлось пустить в ход зубы, чтобы вскрыть вены – благодаря ускоренной регенерации тоже затянулись.

А вот что касается ран душевных…

Фэлри обхватил себя руками и зябко потер ладонями плечи, хотя холодно ему не было. Днем ранее, даже зная, что Питер укололся крылаткой, и смертельный исход вполне возможен, он не сразу сообразил пустить в ход свою кровь. Он давным-давно предусмотрительно изменил ее состав, сделав себя устойчивым к ядам любых морских обитателей, но понятия не имел, станет ли она противоядием для человека.

До самого вечера он оставался рядом с Питером, не покидая его ни на секунду, и с отчаянием следил, как он угасает. Надеялся, что паралич не затронет дыхательную мускулатуру, но когда солнечный свет померк, и на берег стремительно, как всегда в тропиках, упала темнота, понял, что надежды напрасны.

Потеряв голову, он прибег к единственному имеющемуся у него средству, и обессилел настолько, что не только не смог вернуться в море, но и едва успел увидеть результат своего отчаянного поступка. Сознание помрачилось от удушья и, очнись Питер чуть позже, почти наверняка обнаружил бы рядом с собой мертвое тело.