Однако наиболее важным представляется нежелание России снабдить Китай атомным оружием. Есть свидетельства того, что китайцы давят на Россию, требуя предоставить им ядерное оружие, но Россия отклоняет эти требования[165]. Восточная Германия[166] и Китай требуют от России атомного оружия на случай, если Запад предоставит такое оружие Западной Германии. Хрущев, со своей стороны, в письме в Европейскую федерацию ядерного разоружения, опубликованном ТАСС 18 марта 1959 года, подчеркнул нежелательность расширения «так называемого ядерного клуба» и предостерег Соединенные Штаты от передачи ядерного оружия их союзникам, что может запустить «цепную реакцию распространения атомного оружия по всему миру»[167].
Надо рассмотреть еще одну проблему, потому что она имеет фундаментальную важность для реалистической оценки будущего китайской политики. Проблема заключается в том, не указывает ли агрессивность китайской политической позиции на стремление к территориальной экспансии, а значит, к войне.
Учитывая избыток населения и низкую производительность сельского хозяйства, можно, конечно, предположить, что по экономическим причинам Китай действительно может решиться на территориальную экспансию. Такая экспансия может быть направлена либо в направлении скудно заселенной Внешней Монголии, либо в направлении Сибири, либо в направлении густонаселенной Юго-Восточной Азии с ее сказочными источниками риса, нефти, каучука и т. д. Несмотря на то, что в один прекрасный день агрессивный Китай действительно может взять курс на территориальные захваты, есть много причин, по которым китайское руководство едва ли предпочтет этот путь. Экспансия в сторону Сибири сделает Советский Союз врагом Китая и приведет к созданию антикитайского советско-американского союза, который может стать смертельно опасным для Китая. Что же касается экспансии в юго-восточном направлении, которую можно было бы осуществить при скрытой или явной поддержке русских, то в такой экспансии нет никакой экономической целесообразности. Это правда, что Китаю нужно сырье, которое добывают в Юго-Восточной Азии, но главная цель не в том, чтобы захватить страны, богатые нефтью, каучуком и т. д., а в возможности свободно торговать с ними по приемлемым и честным ценам.
Решающая и главная особенность всей китайской экономической ситуации состоит в том, что у Китая нет долгосрочных кредитов, и он вынужден проводить индустриализацию за собственный счет, а также ограничивая потребление. Вот картина, которую рисует Барнетт: «Когда Китай приступил к выполнению второго пятилетнего плана, оказалось, что работа проводилась практически полностью по принципу жизни по средствам, и это стало важным фактором радикального изменения внутренней политики в 1957–1958 годах. Драматичное решение создать децентрализованную, маломасштабную промышленность, мобилизовать массы на проведение ирригационных работ и осуществить другие проекты, требовавшие небольших капиталовложений, а кроме того, и дальше дисциплинировать население созданием коммун – все это, вероятно, обусловлено, по крайней мере отчасти, тем, что к 1958 году коммунистический Китай выполнял программу своего развития без долгосрочных иностранных заимствований»[168].
Несмотря на пыл, с которым китайцы стремятся построить свою версию коммунизма, несмотря на мощный национализм, гордость и агрессивную риторику, нет никаких оснований полагать, что нынешние лидеры Китая не являются разумными рационально мыслящими людьми, которые предпочитают мирные средства достижения успеха военным провокациям, хотя, возможно, они стремятся избежать военного конфликта с меньшей страстью, нежели русские. Таково же и заключение Барнетта: «Есть много причин полагать, что… пекинские лидеры не мыслят ни в понятиях территориальной экспансии, ни в понятиях экспорта революции за счет открытой агрессии. Завоевание мира в традиционном военном смысле и мировая революция – это явления абсолютно разные. Да, Пекин прилагает массу усилий для увеличения своей военной мощи, и во многом может попытаться осуществлять давление с позиции силы, но при этом будет всячески избегать большой войны»[169]. Даже после недавних выпадов китайского руководства против хрущевской политики мирного сосуществования Барнетт полагает, что китайцы действительно отказались от своей цели избегать войны и соревновательного сосуществования, которой они стремились достичь до того, как потерпели фиаско периода тысячи цветов[170]. «Конечно, невозможно, – говорит Барнетт, – полностью исключить возможность того, что Пекин принял решение делать ставку на военную силу в достижении своих целей. Однако, как и ранней осенью 1959 года, очень немногое указывает на то, что китайские коммунисты твердо решили придерживаться общей политики широкомасштабной военной агрессии. Давление, которое Китай сейчас оказывает на своих соседей, пока весьма ограниченно, и цели Пекина в отношении индийской границы и Лаоса тоже, вероятно, достаточно ограниченны[171]. В обеих этих ситуациях недавние действия Пекина можно объяснить местными факторами, а не обширными стратегическими соображениями, и представляется весьма вероятным, что после попытки достижения локальных выгод Пекин снова попробует прибегнуть к политике пряника, а не кнута в отношениях со странами Южной и Юго-Восточной Азии»[172].
Если трезво взглянуть на китайскую ситуацию и не дать ослепить себя страстной ненавистью к этой разновидности коммунизма, то можно прийти к следующему выводу: чем более трудным будет экономическое положение Китая, тем более нетерпимым будет становиться режим, тем больше агрессии будет он проявлять в своей внешней политике. Если нынешняя политика максимальной экономической изоляции и политического унижения Китая будет продолжена, агрессивные тенденции в Китае могут возобладать, что поможет одержать победу врагам Хрущева в Советском Союзе. Этот курс, вероятно, приведет к ядерному вооружению Китая, а значит, и Германии, и поставит мир на грань войны. Если же пекинское правительство получит кредиты и возможность свободной торговли, а также место в Организации Объединенных Наций, и если удовлетворению экономических потребностей Китая не будут препятствовать враждебные правительства стран Юго-Восточной Азии, то есть немалые шансы на то, что Китай вернется к своей политике соревновательного сосуществования, которой он придерживался до 1958 года.
VI. Германская проблема
Существует множество политических проблем, стоящих на пути американо-советского взаимопонимания: Корея, Тайвань, Лаос, Ближний Восток, Конго, Куба, Южная Америка. Тем не менее, нет проблемы, которая являлась бы большим препятствием для взаимопонимания, чем проблема
Когда закончилась Вторая мировая война, все союзники были согласны в том, что Германия никогда больше не должна представлять военной угрозы ни для Запада, ни для России. Хотя фантастический план Моргентау[173] по превращению Германии в аграрную страну был отвергнут, все согласились с тем, что Германия не должна иметь сильной армии. Кажется, с этим согласились и сами немцы. Аденауэр твердо высказывался против возрождения германских вооруженных сил, а социал-демократы – сильнейшая оппозиционная партия – выступали против возрождения армии и
Прошло всего несколько лет, и ситуация резко переменилась. Германия уже сегодня является самой сильной в военном отношении европейской державой, за исключением России. Немецкие генералы (из которых все служили Гитлеру) настаивают на том, что Западной Германии необходимо ядерное оружие для полноценной обороны; социал-демократы, особенно после того как их партию возглавил Вилли Брандт, стали не менее пылкими сторонниками воссоздания военной мощи Германии, чем партия Аденауэра.
Западная позиция в этом вопросе очень проста: Советский Союз в своем стремлении завоевать мир (что он ясно показал покорением восточноевропейских стран после войны) захватит и Западную Европу, если она будет неспособна защитить себя[174]. Однако без вооруженной Германии Европа недостаточно сильна для отражения русского нападения, а значит, для обороны свободного мира нужна сильная в военном отношении Германия. Этот аргумент подкрепляют допущением о том, что нынешняя Германия – демократическая и миролюбивая страна и, значит, не может представлять угрозы ни для России, при отсутствии враждебных намерений с ее стороны, ни для кого бы то ни было.
Русские со своей стороны никогда не разделяли таких взглядов; они чувствуют угрозу со стороны сильной в военном отношении Западной Германии и считают, что перевооруженная Германия повторит попытку кайзера и Гитлера завоевать Россию.
Достаточно ли убедительны упрямые утверждения Запада относительно миролюбия и демократической природы нынешнего западногерманского режима для того, чтобы рассеять опасения русских? Так ли сильно «изменилась» Германия, как твердят об этом западные союзники?
Германия последней (если не считать Россию) из крупных, промышленно развитых европейских держав достигла зрелости. Мир был уже поделен между прежними державами (Англией, Францией, Голландией, Бельгией). Германия, промышленное развитие которой чрезвычайно ускорилось после 1870 года, обладала высокоразвитой промышленностью (в которой, как и в Японии, преобладали картели), дисциплинированной и способной рабочей силой, но с точки зрения географии Германия – сравнительно небольшая страна, не имеющая сырья и рынков, способных освоить высокий промышленный потенциал. В то же время в Германии (особенно в Пруссии) был силен феодальный класс, выдвинувший из своей среды замечательную военную касту. Эта каста отличалась высочайшей компетентностью, патриотизмом и крайним национализмом. Сочетание промышленной экспансии и военного потенциала толкнуло Германию на тропу войны. В начале XX века Германия попыталась бросить вызов военно-морскому превосходству Англии, приступив к выполнению своей военно-морской программы[175].
Уже в 1891 году, с учреждением Пангерманского союза[176] (Alldeutscher Verband), начал распространяться лозунг «Volk ohne Raum» («Народ без пространства»). Одним из соучредителей Пангерманского союза был Альфред Гугенберг – влиятельный германский промышленник, а позднее лидер консервативной партии, способствовавшей приходу Гитлера к власти. Провокация, совершенная в Австро-Венгрии в 1914 году[177], позволила настроенным на войну вооруженным силам в союзе с руководителями немецкой тяжелой промышленности оказать сильное давление на более миролюбивое, но слабое гражданское правительство Бетман-Гольвега[178] и заставить его вступить в войну. Во время войны политический представитель германской индустрии – Пангерманский союз, как и недавно организованная партия Отечества (Vaterlandspartei), а также традиционные партии правого и центристского крыла поддержали старые экспансионистские цели, которые в виде меморандума были представлены рейхсканцлеру Центральной организацией германских промышленников (Zentralverband Deutscher Industrieller) 20 мая 1915 года. Генерал Людендорф, фактический лидер германской военной машины, в своем меморандуме 14 сентября 1916 года более или менее одобрил те же цели: территориальная экспансия на востоке, экспансия на западе с захватом Франции, Голландии и Бельгии для поддержания германской тяжелой промышленности.
Эти группы воспрепятствовали заключению мира в 1917 году, что и привело Германию к окончательному поражению.
Кайзер был лишь марионеткой в руках промышленников и военных, которые, собственно, и несут ответственность за развязывание войны. После отъезда кайзера в Голландию и после короткого революционного периода, который угрожал самому существованию промышленников и милитаристов, они все же удержались, вписавшись в структуру демократической Веймарской республики. Армия была модернизирована и перестроена (тайно, в противоречии со статьями Версальского договора), промышленность процветала, а ее капитаны (или их политические глашатаи) начали играть все более значимую роль в Веймарской республике. Однако после 1929 года начал усиливаться радикализм. Коммунисты и социал-демократы рассчитывали на поддержку миллионов безработных, чтобы получить места в рейхстаге.
В этот момент свои услуги предложил Адольф Гитлер. Он обещал две вещи: во-первых, уничтожить коммунистическую и социал-демократическую партии и, таким образом, сохранить промышленникам их господствующее положение; во-вторых, породить такую националистическую лихорадку, какая позволит создать фундамент для полного и открытого вооружения и для возобновления притязаний на «место под солнцем».
В настоящее время имеется достаточно материалов, подтверждающих поддержку, которой пользовался Гитлер со стороны германской тяжелой промышленности, а также тот факт, что он никогда не смог бы прийти к власти без этой поддержки. 20 февраля 1933 года Гитлер встретился с 25 ведущими немецкими промышленниками (включая Круппа) и в общих чертах повторил программу, представленную им 27 января 1932 года более узкому кругу: защита частного предпринимательства, авторитарный режим и перевооружение, вопрос о котором будет решаться не в Женеве, а в Германии после уничтожения внутренних врагов. Перед генералами (3 февраля 1933 года) Гитлер произнес речь, в которой потребовал жизненного пространства на Востоке, а также завоевания новых рынков сбыта для германской промышленности.
Программа Гитлера практически не отличалась от программы военно-промышленной коалиции времен Первой мировой войны, и была поддержана теми же группами[179]. Ни промышленникам, ни генералам Гитлер не нравился, но он казался единственным человеком, который мог попытаться выиграть то, что проиграл кайзер. Оголтелый расизм Гитлера казался необходимой и неизбежной ценой, которой надо было оплатить его услуги.