«Можно легко догадаться, что четвертой целью было недопущение капиталистического мира на освобожденные территории Восточной Европы, так как была высока вероятность того, что капиталисты будут поддерживать движения, враждебные СССР. Нет сомнения, что советские лидеры даже на пике совместных действия с союзниками учитывали возможность того, что однажды, после окончания войны, капиталистический мир снова ополчится на СССР[121]. Многие подозрения относительно якобы имевших место контактов британцев и американцев с антинацистскими группами были основаны на идеологическом допущении о типичном поведении капиталистов. В результате англо-американские декларации о том, что послевоенные правительства в Восточной и Центральной Европе должны быть демократическими, вероятно, воспринимались в Москве с большой долей недоверия. Кремль, несомненно, подозревал, что такие правительства должны были стать трамплином для последующей капиталистической агрессии против СССР».

«Пятая вероятная цель тесно связана с предыдущей. Если идеологические предпосылки играли роль в кристаллизации советских оборонительных интересов в Восточной Европе, то, вполне вероятно, присутствовала и другая часть идеологической ориентации, а именно наступательная. Ленинско-сталинская стратегическая концепция всегда подчеркивала важность сильного плацдарма для экспансии, и было неизбежным, что любое присоединение территории рассматривалось как движение социализма к его окончательной победе. Невозможно не соотнести новую политическую ситуацию в Восточной Европе с этим историческим процессом, особенно если учесть, что эта область в пространственном отношении ушла из-под капиталистического влияния, а во временном отношении покинула капиталистическую эру. Было бы неразумно не считать установление советской власти в Восточной Европе еще одним революционным поворотным пунктом в процессе, который не должен был останавливаться»[122].

Что касается пятого пункта утверждений Бжезинского, то здесь нужно сделать оговорку. Нет сомнений в том, что Сталин хотел показать себя верным последователем Ленина и успешным государственным деятелем, но также ясно, что в отношении сателлитов он был последователем русских царей, а вовсе не Ленина и Троцкого. Помимо этого, первых четырех пунктов Бжезинского вполне достаточно для объяснения сталинского завоевания государств Восточной Европы; факт заключается в том, что это были цели, не имеющие ничего общего с коммунизмом, мировой революцией и т. д. Желание иметь эти государства в сфере советских интересов существовало бы и при царском, и при любом либеральном правительстве.

На Западе это нарушение обещания в целом интерпретируют не только как признак вероломности Сталина, но и как доказательство его намерения завоевать Европу, а затем и весь мир. На самом деле его действия в принципе не отличаются от позиции британских, французских и итальянских лидеров после Первой мировой войны на Версальской конференции. Под разными рациональными предлогами они настаивали на территориальных приобретениях, оговоренных во время войны в секретных соглашениях, что сделало смехотворными принятые принципы самоопределения Вильсона. Они хотели грабить, и Вильсон потерпел поражение. Сталин, по сути, сделал то же самое; он тоже прибегал к рационализации и трюкам для оправдания своего вероломства. Возможно, он считал, что Рузвельт и Черчилль не слишком серьезно относились к ялтинской декларации, и, вероятно, сильно удивился их неподдельному возмущению. Вопрос заключается в следующем: если захват сателлитных государств не был революционным актом, то было ли это актом русского империализма, указывающим на желание России завоевать мир?

Нет сомнения в том, что Советский Союз является наследником и преемником царской России. Как я уже указывал, промышленное развитие такой богатой страны, как Россия, должно было привести к появлению сильной индустриальной России при любой идеологии, если страна контролируется правительством, способным выбрать адекватные методы ее экономического развития.

Царская Россия была империалистической державой, такой же как Великобритания, Франция и Германия. Основные интересы России были приобретение порта на теплых морях (предпочтительно овладев контролем над Дарданеллами), осуществление контроля над Персией (в 1907 году царская Россия согласилась разделить Персию на зоны влияния с Великобританией), а также овладение сферами влияния на Ближнем, Среднем и Дальнем Востоке. Русское правительство не слишком преуспело в этих попытках увеличить свою территорию, особенно после поражения в войне с Японией в 1905 году. Но если отвлечься от этого, то царский империализм был связан теми же ограничениями, что и другие европейские страны.

Каковы же были эти ограничения? Первое и главное, о чем надо всегда помнить, – что европейский империализм XIX века никогда не имел целью завоевание мирового господства. Изучение истории европейской дипломатии начиная с середины XIX века до начала Первой мировой войны отчетливо показывает, что исходя из экономических интересов, а также по причинам обеспечения безопасности и престижа, каждая держава хотела приобрести новые сферы своих интересов; что была напряженная конкуренция, интриги и секретные договоры, которые сегодня назвали бы подрывными, если их виновником окажется Советский Союз; но серьезных попыток завоевать мировое господство не было. Даже кайзер и Гитлер, несмотря на пышную агрессивную риторику, никогда всерьез не мечтали о завоевании мира. Гитлер в период своих наиболее захватнических планов никогда не желал большего, чем гегемония в Западной Европе и присоединение Чехословакии, Польши и части России. Ни Англия, ни Соединенные Штаты не входили в его имперские мечтания. Да, солдаты Гитлера пели: «Morgen gehört uns die ganze Welt» («Завтра весь мир будет принадлежать нам»), но это относилось к сфере националистической идеологии, и утверждение это было не более серьезным, чем «социалистические» посулы Гитлера. Несмотря на свое полубезумие, Гитлер был достаточно реалистичен (и довольно эффективно сдерживался своими промышленниками и военными «советниками»), чтобы понимать, что мировое господство недостижимо, даже если он о нем и мечтал.

Ни одна из империалистических западных держав не только не ставила целью завоевание мирового господства, но и прилагала все усилия для того, чтобы не доводить свои ограниченные притязания до роковой черты, за которой возникала угроза большой войны. В 1914 году эта мирная стратегия провалилась, хотя до сих пор историки ведут дебаты относительно реальной «необходимости», считая войну результатом глупости и бездарности правительств великих держав.

Как бы то ни было, мне хочется подчеркнуть, что империализм – это не то же самое, что стремление к «мировому господству»; современная Россия является преемницей царской России, но это не превращает ее в государство, желающее завоевать мир. Ранее я уже писал о том, что завоевание Россией сателлитов было ограниченным действием большой страны, совершенным по экономическим и оборонительным причинам в то время, когда Сталин думал, что такой захват сойдет ему с рук. Но в целом Советский Союз проявил не больше экспансионизма, чем империалисты западных держав. Причины вполне очевидны. Россия, обладая огромной территорией, не нуждается ни в сырье, ни в рынках. В этом отношении она находится в положении, напоминающем положение Соединенных Штатов, которые, несмотря на некоторые империалистические акты (Куба, Филиппины), не нуждались в завоевании новых территорий. Более того, в ядерную эпоху лидеры Советского Союза имеют еще больше причин избегать большой войны, чем государственные деятели Европы XIX века.

Все эти рассуждения оставались бы сугубо теоретическими, если бы не были почерпнуты из хроники политического поведения Советского Союза. Мы уже разобрали ситуацию с завоеванием стран-сателлитов. Была еще одна попытка расширения сферы советских интересов – нападение на Южную Корею. Надо отметить, что изначально это нападение финансировал и поддерживал Советский Союз, а не Китай, и вероятно, это нападение было нацелено на Китай в той же мере, как и на Соединенные Штаты[123]. (Одного взгляда на карту достаточно, чтобы понять стратегическую важность Кореи для положения России на Дальнем Востоке.) Возможно, Сталин был введен в заблуждение декларацией Дина Ачесона, в которой Корея отсутствовала в списке стран, которые США обязались защищать, и в еще большей мере тем, что из денег, выделенных конгрессом на защиту Кореи, во время нападения едва ли были выделены значимые суммы. Сталин жестоко просчитался; Соединенные Штаты ответили, а китайцы (и это уже был американский просчет, связанный с пересечением 38-й параллели) вступили в войну и увеличили свой политический вес благодаря способности сдержать западные силы на старой разделительной линии.

Несомненно, завоевание сателлитов и корейская война были экспансионистскими, агрессивными действиями[124]. Что можно сказать о других действиях Советского Союза? Советский Союз, как я уже говорил, не только не извлек никаких выгод из послевоенной ситуации во Франции и Италии, он не предпринял никаких наступательных действий, не попытался установить подконтрольные правительства даже там, где это не было сопряжено с большим риском. Финляндия, Австрия, Греция, Турция, Иран, Ирак, Ливан, Египет, Камбоджа, Лаос – это примеры советской политики, оставившей эти страны в орбите западного влияния или нейтральными.

Эта картина находится в явном противоречии с общепринятым клише, согласно которому Берлин, Лаос, Конго и Куба являются свидетельствами агрессивного желания России установить свое господство в мире. Если бы это было правдой, то наши предыдущие рассуждения можно было бы отбросить как некорректные. Поэтому с этим аргументом надо разобраться подробнее.

Берлином мы займемся позже. Достаточно в этой связи предположить, что политика Советского Союза с точки зрения стратегии является оборонительной; СССР хочет признания Западом западной границы своей сферы влияния (включая Восточную Германию) и желает не допустить вооружения Западной Германии. Акция в Берлине была тактически использована для того, чтобы принудить западных союзников к уступкам в отношении первых двух обстоятельств, но нет никаких свидетельств того, что Советский Союз хочет сделать Западный Берлин частью восточной зоны. Что касается Лаоса, то Советский Союз хотел нейтрализовать Лаос и желал, чтобы западные державы согласились на создание комиссии, которая обеспечила бы нейтралитет Лаоса. Спустя некоторое время США отвергли идею создания комиссии и попытались втянуть Лаос в западный лагерь. В ответ Советский Союз поддержал коммунистические группировки в Лаосе, и мы начали протестовать против русской агрессии. Очевидно, что русские хотят вернуться к исходному соглашению о нейтралитете Лаоса. (Следует упомянуть, что здесь, как и в других регионах мира, русские соперничают с китайцами, а не стремятся к захвату новых территорий.)[125]

Что можно сказать о Конго? Вопреки решению ООН бельгийцы сохранили свое присутствие в богатой провинции Катанга и, надо признать, инспирировали военный переворот, в результате которого было свергнуто законное правительство Лумумбы. Сразу же после этого правительство Касавубу дало русской миссии двадцать четыре часа на то, чтобы покинуть страну. Русские покинули Конго. Бельгийские офицеры продолжали командовать в Катанге, и Касавубу отправил туда арестованного Лумумбу, где его зверски убили, и ни одно западное правительство не приложило достаточных усилий для того, чтобы это предотвратить. Русские потерпели тяжелое дипломатическое поражение, что стало серьезным ударом для Хрущева, тем более серьезным, что в Конго активно действовали китайцы, которые могли обвинить Хрущева в провале его политики. Западу удалось полностью исключить Советский Союз из конголезских дел, лишив его всякого влияния в Конго, но нет никаких свидетельств того, что Россия совершила там что-то более агрессивное, чем отправка Лумумбе пятнадцати гражданских самолетов. Представляется, что разумным решением стало бы освобождение Конго от дальнейшего бельгийского господства, гарантии независимости страны со стороны ООН и отказ от неоправданного препятствования Советскому Союзу во влиянии на вновь созданные государства.

Куба является таким же неудачным доказательством русских планов на установление мирового господства[126]. Кубинская революция не была инспирирована ни Москвой, ни кубинскими коммунистами, которые сотрудничали с Батистой почти до самого его падения. Кастро никогда не был коммунистом, но он спланировал революцию, которая переросла чисто политические задачи освобождения страны от диктатуры. Кастро начал социальную революцию, экспроприировав собственность землевладельцев и промышленников. Правительство Соединенных Штатов и их общественное мнение обратились против Кастро и постепенно вынудили его искать экономической и политической помощи у Советского Союза и коммунистов, которых Кастро и его сподвижники презирали за очевидный оппортунизм и разложение. Хрущев угрожал применить ядерное оружие, если американцы нападут на Кубу, прекрасно зная, что американцы никогда не пойдут на прямую военную интервенцию. Для того чтобы его верно поняли, Хрущев вскоре дезавуировал свое заявление, сказав, что понимать его надо было чисто символически[127]. Хрущев оказал Кубе минимальную помощь, и представляется, что он оказывал сдерживающее влияние на Кастро, которое после возвращения Гевары из Москвы привело к повторному, хотя и отвергнутому, предложению начать кубинско-американские отношения с чистого листа. На Кубе Хрущеву также пришлось столкнуться с китайским соперничеством, что стеснило его свободу маневра. Но цельная картина говорит о том, что революцию начал Кастро, а не Хрущев, и что к союзу с СССР Кастро подтолкнули сами Соединенные Штаты, а не желание Хрущева проникнуть в Латинскую Америку.

Нет сомнения в том, что Хрущев хочет поддерживать жизнь в коммунистических партиях в Латинской Америке, чтобы досадить Соединенным Штатам. Он должен поддерживать коммунистов как лидер коммунистического лагеря (особенно ввиду китайской конкуренции), но нет никаких доказательств того, что Хрущев имеет серьезное желание сделать Латинскую Америку частью своей империи и уничтожить все возможности взаимопонимания с США.

Подведем итог: клише советского наступления на Соединенные Штаты в Берлине, Лаосе, Конго и на Кубе не имеет реального основания, но представляет лишь удобную формулу, позволяющую наращивать гонку вооружений и продолжать холодную войну. Это соответствует китайскому клише, которое рисует Соединенные Штаты хищником, алчущим мирового господства за счет поддержки Чан Кайши, господства в Южной Корее и на Окинаве, пакта СЕАТО и т. д. Все эти взаимные обвинения не выдерживают трезвого и реалистического анализа.

Киссинджер выразился так: не имеет никакого значения, хочет ли Советский Союз добиться мирового господства; даже если он просто хочет подорвать все антикоммунистические правительства ради обеспечения своей безопасности, то это равносильно стремлению к мировой гегемонии. Такой взгляд уводит из области анализа политической реальности в царство фантазий. Остается загадкой, учитывая относительное равновесие сил, зачем Советскому Союзу завоевывать весь остальной мир, для того чтобы обеспечить свою безопасность, если при первой же попытке это сделать разразится ядерная война, которая положит конец всяким рассуждениям о «безопасности».

Притом что Советский Союз являет собой очень ограниченную форму империализма, надо сделать несколько замечаний по этому поводу. Стало хорошим тоном доказывать неограниченность империализма Советского Союза тем, что в советский лагерь записывают 600 миллионов человек населения Китая. Всякий, кто знаком с фактами, знает, что это полный вздор. Китайско-русский союз логичен для обеих сторон, но у него есть свои серьезные проблемы, особенно для русских. Считать Китай «завоеванием» России – чистой воды демагогия.

Что можно сказать об отношении Советского Союза к коммунистическим партиям и национальным революциям в тех слаборазвитых странах, о которых мы не говорили? Что касается коммунистических партий этих стран, то отчасти их функция заключается в том, чтобы служить вспомогательной силой в осуществлении русской внешней политики так же, как и функция коммунистических партий Запада. Однако в том, что касается революций в неразвитых странах, мы видим большую разницу в подходах со стороны СССР. В то время как Сталин определенно не желал коммунистических революций на Западе, он, как в настоящее время Хрущев, благоволил национальным революциям в Азии и Африке. Эти национальные революции в неразвитых странах не представляют угрозы для консервативного советского режима, в отличие от пролетарских революций на Западе. Но они являются важным политическим подспорьем советской политики, так как приводят к власти режимы, не являющиеся частью западного лагеря.