Концепции Маркса коренятся в пророческом мессианстве, индивидуализме Возрождения и в гуманизме Просвещения. Для философии, лежащей в основе этих концепций, знаменательны имена Спинозы, Гёте и Гегеля; это философия активного, работающего, вовлеченного в общественные отношения индивида.

Примечательно, что идеи Маркса были искажены, опорочены и доведены до своей противоположности как коммунистами, так и капиталистическими оппонентами (хотя это и не уникальное явление – таких примеров способности человека к искажению и иррациональности история знает много). Для того чтобы понять, являются ли Советский Союз и Китай воплощением марксистского социализма и чего надо ожидать от истинно социалистических обществ, надо разобраться, что имел в виду сам Маркс.

Сам Маркс не стал бы считать Советский Союз и Китай социалистическими государствами; это следует из его высказывания: «Этот [вульгарный] коммунизм[72], отрицающий личность человека во всех сферах, является лишь логическим выражением частной собственности, каковая и есть это отрицание. Всеобщая зависть, возвысившая себя до власти, – это лишь закамуфлированная форма скаредности и алчности, которая вылезает наверх под другим обличьем. Мысли о любой индивидуальной частной собственности направлены, по меньшей мере, против более богатой частной собственности в виде зависти и желания низвести все до общего уровня; потому что на самом деле эта зависть и уравниловка составляют суть соперничества. Грубый коммунизм – лишь кульминация этой зависти и всеобщей принижающей уравниловки на основании заранее принятого минимума. Как мало общего такая отмена частной собственности имеет с истинным присвоением, демонстрируя абстрактное отрицание целого мира культуры и цивилизации, знаменуя движение к неестественной простоте лишенных всяких желаний бедняков, которые не преодолели тяги к частной собственности и даже не имели возможности ее достичь. Сообщество служит лишь для обобществления труда и равенства зарплат, выплачиваемых из общественного капитала – капитала общины как коллективного капиталиста. Две стороны этого отношения, которые должны выполнять все, составляют предполагаемую универсальность: труд как условие и капитал как признание универсальности и власти сообщества»[73].

Это не Маркс верил в отрицание личности и в то, что социализм – это уравнивание людей. Его ошибки совершенно иного рода и не имеют ничего общего с недооценкой индивидуальности. Он недооценивал сложность и силу иррациональных человеческих страстей и готовность человека принять системы, которые смогут освободить его от ответственности и бремени свободы. Он недооценил устойчивость капитализма и его способность принимать множественные новые формы, разрешая внутренние противоречия и тем самым избегая катастрофических результатов, на которые надеялся Маркс. Другая ошибка Маркса заключалась в том, что он не смог освободиться от представлений XIX века о решающей важности легальной собственности, которую отождествляли с управлением и общественным контролем. Маркс полагал, что если легальную собственность отобрать у частного капиталиста и передать обществу, то рабочие будут сами решать свои дела. Он не смог увидеть, что изменение формы владения может стать лишь изменением формы контроля, собственность передается от бывших владельцев бюрократии, выступающей от имени держателей акций или государства, но это изменение никак не скажется на реальном положении рабочих внутри системы производства.

Это очень ясно показала национализация многих отраслей промышленности в Англии, Франции и России. Социалистическая гильдия в Англии теоретически, а югославские коммунисты и теоретически, и практически поняли двусмысленный характер государственной собственности и построили систему, основанную на рабочей собственности и рабочем контроле над предприятиями, вместо собственности, переданной государству и его бюрократии.

Как я указывал выше, с поступательным развитием капитализма – не только экономическим, но и психологическим – духовные, гуманистические цели социализма были подменены целями победоносной капиталистической системы: экономическая эффективность, максимальная производительность и уровень потребления. Это неверное толкование социализма как чисто экономического движения, вместе с принятием идеи о национализации средств производства как цели самой по себе, поразило как правое, так и левое крыло социалистического движения. Первой и главной целью реформистских лидеров социалистического движения в Европе стало повышение экономического статуса рабочего внутри капиталистической системы. Самой радикальной мерой реформистов в этом отношении стала национализация определенных отраслей тяжелой промышленности. Только недавно стало понятно, что национализация предприятия сама по себе не является воплощением в жизнь социализма, а для рабочих управление предприятием, которое осуществляет бюрократ, назначенный правительством, по сути, не отличается от управления бюрократом, которого назначил частный владелец. Лидеры Советского Союза тоже оценивали социализм по меркам капитализма, их главным лозунгом стало утверждение о том, что «социалистическое» производство более эффективно и продуктивно, чем «капиталистическое».

Оба крыла социалистов забыли, что целью Маркса было не просто более процветающее, но по-человечески иное общество. Его концепция социализма, невзирая на изменения в его собственном мышлении по мере его развития, принципиально постулировала неотчужденное общество, в котором каждый его член должен быть активным и ответственным участником коллектива, принимающим участие в контроле над всеми социальными и экономическими учреждениями и институциями, а не быть, как в Советском Союзе, «номером», которому бюрократическое меньшинство скармливает идеологию и заодно его контролирует. Для Маркса социализм был контролем общества снизу, со стороны его членов, а не сверху, со стороны бюрократии. Господствующую в Советском Союзе систему можно назвать государственным капитализмом или как угодно иначе; единственное название, которое не подходит для этой управленческой бюрократической системы, – это «марксистский социализм». Лучший ответ на такую претензию дал Шумпетер, который писал, что «между истинными заветами Маркса и большевистской практикой и идеологией такая же пропасть, как между религией скромных галилеян и практикой и идеологией светских князей и князей церкви в Средние века»[74].

Хотя советская система позаимствовала концепцию национализации средств производства и всеобщее планирование у Маркса, многие черты роднят ее с современным капитализмом.

Развитие капитализма в XX веке привело к непрерывно растущей централизации промышленного производства. Крупные корпорации быстрыми темпами превращаются в центры производства стали, автомобилей, в центры химической промышленности, а также нефтяной и пищевой, тот же процесс наблюдается в банковской сфере, в кинематографе и на телевидении. Только в некоторых отраслях производства, например в текстильной промышленности, до сих пор сохраняется большое число мелких, но конкурентоспособных предприятий. Современные крупные предприятия управляются обширной, иерархически структурированной бюрократией, которая руководит предприятием с целью максимального увеличения прибыли, но тем не менее практически не зависит от миллионов держателей акций, которые являются законными владельцами. Такая же централизация наблюдается и в правительстве, и в вооруженных силах, и даже в организации научных исследований.

В то время как частное предпринимательство на словах и с идеологических позиций отрицает у себя какие бы то ни было социалистические тенденции, оно, несмотря на это, охотно пользуется прямой и косвенной поддержкой со стороны государства. Те же тенденции в развитии влияют также на свободную конкуренцию и свободный рынок. Свободный рынок и свободная конкуренция XIX века навсегда остались в прошлом.

Несмотря на то что западная система сохраняет, в какой-то мере, конкуренцию, публичные и тайные ценовые соглашения между крупными корпорациями, финансовая помощь со стороны государства и т. д. сильно ограничивают конкуренцию и работу свободного рынка (невзирая на антимонопольное американское законодательство). Представим на мгновение, что эта тенденция к централизации сохранится и дальше, и тогда в конце концов останется одна огромная «капиталистическая» корпорация, производящая, соответственно, автомобили, сталь, кинофильмы и т. д., которая по своим чертам не так уж сильно будет отличаться от советской социалистической экономики. Несомненно, в недрах западного капитализма усиливается элемент планирования, причем не только благодаря вмешательству государства; например, крупнейшее промышленное предприятие в США – это Комиссия по атомной энергии, а военная промышленность, хотя и находится формально в частных руках, производит огромное количество вооружений согласно планам, составленным правительством. Это, однако, не означает, что за пределами военной промышленности в США существует какое-то всепроникающее планирование; отсутствует даже план по переходу от производства военной продукции к производству гражданскому.

Способ производства при современном капитализме характеризуется большим скоплением рабочих и клерков, работающих под руководством управленческой бюрократии. Эта бюрократия является частью огромной производящей машины, которая должна работать гладко, без излишнего трения и бесперебойно. Отдельный рабочий или клерк превращается в шестеренку этой машины; его функции и деятельность определены целостной структурой организации, в которой он работает. На крупных предприятиях законные владельцы средств производства отдаляются от руководства и теряют свою важность. Управляющие не обладают присущими прежним владельцам качествами личной инициативы, смелости, риска, зато обладают качествами бюрократов – отсутствием индивидуальности и воображения, безликостью и осторожностью. Они управляют вещами и людьми и относятся к людям, как к вещам. Гигантские корпорации, контролирующие экономику, и в значительной мере политику, определяют судьбу страны; они представляют собой полную противоположность демократическому процессу; они представляют собой власть, неподконтрольную тем, кем они управляют.

Помимо промышленной бюрократии огромное большинство народа вынуждено подчиняться многим другим бюрократиям. Во-первых, существует государственная бюрократия (включая командование вооруженными силами), которая в той или иной форме влияет на жизнь миллионов людей. Все в большей степени происходит переплетение промышленной, военной и государственной бюрократии, и это переплетение касается не только деятельности, но и личного состава этих бюрократий. Одновременно с возникновением все более и более крупных предприятий, профсоюзы тоже во все большей мере превращаются в большие бюрократические машины, рядовые члены которых практически лишены права голоса. Многие руководители профсоюзов, как и руководители промышленности, являются бюрократами-управленцами.

Все эти бюрократии отличаются не вполне адекватным видением действительности. Они функционируют как электронно-вычислительные машины, куда вводят данные, а затем, по определенным правилам, принимают «решение». Когда человек превращается в вещь, и когда им управляют как вещью, его управляющие и сами становятся вещами, а у вещей не может быть ни воли, ни видения, ни плана[75].

При бюрократическом управлении людьми демократический процесс превращается в ритуал, будь то собрание акционеров, политические выборы или собрание членов профсоюза; индивид утратил саму возможность активного участия в принятии решений. Особенно в политической сфере выборы все в большей степени становятся плебисцитами, в ходе которых голосующий может выбрать один из двух списков профессиональных политиков. Самое лучшее, что можно сказать, это что индивидом управляют с его согласия. Но средства, которыми добиваются такого согласия, включают в себя внушение и манипуляции, при всем этом большинство фундаментально важных решений – во внешней политике это может быть вопрос войны или мира – принимаются узкими группами, с членами которых подавляющее большинство средних граждан страны лично незнакомы.

Индивидом руководят и манипулируют не только в сфере производства, но и в сфере потребления, в которой потребитель, казалось бы, реально может сделать свободный выбор. Будь то потребление еды, одежды, алкоголя, сигарет, кино или телевизионных программ везде используется мощный аппарат внушения; используется с двоякой целью: во-первых, для того, чтобы усилить аппетит к приобретению новых вещей, и во-вторых, для того чтобы направить этот аппетит в русло, наиболее выгодное для прибылей промышленности. Объем капитала, вложенного в производство потребительских товаров и в конкуренцию между несколькими гигантскими предприятиями, требует не оставлять потребление на волю случая и не оставлять потребителю права свободного выбора в отношении того, что он хочет купить. У потребителя должны постоянно «течь слюни»; компании должны манипулировать его вкусами, управлять ими и делать их предсказуемыми. Человек превращается в «потребителя», в вечный пылесос, единственное желание которого заключается в том, чтобы потреблять все больше и больше «лучших» вещей.

Советский Союз в этом отношении служит нам грозным предостережением, показывая, куда придет западное индустриальное общество, если будет идти в нынешнем направлении. У нас на Западе возникло управленческое индустриальное общество, основой которого является «организованный человек»; Россия же, перепрыгнув через промежуточный этап, в котором мы пока еще пребываем, довела развитие до своего логического конца, назвав его марксизмом и социализмом. Главное отличие между «социализмом» и «капитализмом» заключается не в национализации средств производства (отмене частной собственности). Это всего лишь технический инструмент, позволяющий добиться более эффективного производства и планирования. Советская система – это эффективная, полностью централизованная система, которой управляет промышленная, политическая и военная бюрократия; это результат завершенной «управленческой», а не социалистической революции. Советская система не противостоит капиталистической системе, она, скорее, является образом того, во что превратится капитализм, если мы не вернемся к западным принципам гуманизма и индивидуализма.

Если концентрированная собственность, бюрократическое управление процессом производства и манипулирование потреблением являются сущностными элементами капитализма XX века, то разница между советским коммунизмом и капитализмом представляется скорее количественной, нежели качественной. Если капитализм, как утверждал Кейнс, может выжить только при значимой доле социализации, то с таким же основанием это можно сказать и о советском коммунизме – он может выжить только при условии включения в свою структуру элементов капитализма. Действительно, советская система и западная система столкнулись с одними и теми же проблемами индустриализации и экономического роста в высокоразвитом централизованном управленческом обществе[76]. Обе системы используют методы менеджеристского, бюрократически управляемого массового общества, которое характеризуется возрастанием степени человеческого отчуждения, приспособления к группе и преобладанием материального интереса над духовным; обе системы порождают «человека организованного», которым управляют бюрократия и машины, но который тем не менее верит, что следует возвышенным гуманистическим идеалам.

Сходство между советской системой и «капитализмом» великолепно демонстрируют данные по классовой стратификации и образовательным целям в Советском Союзе; сравнение показывает, что во многих отношениях советская система напоминает капиталистическую систему XIX века, а в некоторых отношениях даже более современная и «передовая», чем западная система. Это сходство становится еще более разительным, если мы примем во внимание фактор, который, по мнению Запада, является краеугольным камнем капитализма, – денежное стимулирование. Как обстоят дела со стимулированием в Советской России?

Стимулирование рабочего класса осуществляется наличными деньгами двумя способами. Во-первых, зарплаты большей частью являются сдельными. Зарплаты «фиксированы для объема конкретной работы в соответствии с планом. Если рабочий превышает норму, вознаграждение увеличивается по прогрессирующей шкале. Для трудящегося, который перевыполняет план на 1–10 %, соответствующая сдельная оплата повышается на 100 %»[77]. Если рабочий постоянно удваивает выработку, то его месячная зарплата, соответственно, увеличится почти вдвое. Вторым денежным вознаграждением рабочего являются премии, которые выплачивают в размерах, соответствующих прибыли предприятия. «Во многих случаях премии обеспечивают увеличение годового дохода русского рабочего»[78].