Несомненно, при сталинском терроре обстановка была совершенно иной. Беспощадный произвол террора угрожал всем, высшим и низшим, тюрьмой или смертью, не только за ошибки, но и вследствие доноса, интриг и т. д. Но этот террор остался в прошлом, и обстановка стала иной. Средний американец не имеет адекватного представления о России, так как ставит себя на место антикоммуниста внутри страны и рассуждает о степени подавления его мнения. Он забывает, что помимо писателей и социологов, которые, вероятно, склонны критиковать систему, подавляющее большинство русских не испытывает такого желания. Поэтому проблема политической свободы выглядит для среднего русского пока не так реально, как для американца. (Средний русский может чувствовать себя аналогично среднему американцу, если, позиционируя себя как коммуниста, он задумывается о тех ограничениях и опасностях, с которыми бы он сам столкнулся в Соединенных Штатах.) Все это, однако, не отменяет того факта, что хрущевская Россия является полицейским государством с гораздо меньшей свободой несогласия с правительством и его критики, чем аналогичная свобода в западных демократиях. Более того, после многих лет неограниченного террора потребуются годы для того, чтобы рассеялись остатки страха и робости, порожденных террором. Тем не менее, учитывая все факторы, можно утверждать, что хрущевский социализм ознаменовал собой значительное улучшение положения с политическими свободами в сравнении со сталинизмом.
С исчезновением террора тесно связано и изменение природы управления в России. Сталинское правление было правлением одного человека без серьезных консультаций с сотрудниками, без того, что можно было бы считать дискуссией или правлением большинства. Ясно, что такое единоличное правление нуждалось в терроре, посредством которого диктатор мог уничтожить любого человека, осмелившегося ему возражать. После казни Берии власть террористической государственной полиции была значительно ограничена, и ни один из русских лидеров не имел после смерти Сталина таких же диктаторских полномочий, какие можно было сравнить со сталинскими. Представляется, что лидер, кем бы он ни был, должен убедить верхний эшелон партии в верности своих взглядов, а это значит, что теперь имеют место дискуссии и правило большинства при принятии решений центральным комитетом партии. Все события последних лет отчетливо показывают, что Хрущеву приходится защищать свою позицию от оппонентов, что он должен демонстрировать успехи для того, чтобы удержаться наверху, и что его положение не очень сильно отличается от положения западных государственных деятелей, провалы которых в политике приводят к их исчезновению с политической арены.
б) Социально-экономическая структура
Отличительной чертой социалистической экономики является то, что в ней не существует частной собственности на средства производства и что все предприятия управляются государством, то есть назначенными бюрократами-управленцами. (Естественно, существует частная собственность, касающаяся потребительских товаров, например домов, мебели, автомобилей и личных сбережений в виде банковских счетов или государственных облигаций, так же как и в Соединенных Штатах. Разница в том, что никто не может владеть фабрикой или ее акциями; правда, эта разница важна лишь для небольшой доли населения Соединенных Штатов[35].) Приняв как основное положение, что марксистский социализм характеризуется государственной собственностью на предприятия и их государственным управлением, советские лидеры и их народ считают, что поэтому их систему можно называть социализмом. Оправдан такой подход или нет, мы обсудим позже, вместе с тем фактом, что современное развитие советской системы во многих отношениях больше похоже по своим трендам на существующий в XX веке капитализм, чем на социализм.
Всепроникающее планирование, впервые введенное в рамках сталинского пятилетнего плана в 1928 году, дает советской идеологии еще один повод говорить о своей системе как о социализме. Цельный план (госплан) готовится в Москве для всего СССР после интенсивной обработки множества данных. Планирование определяет, что и в каком объеме должно быть произведено, в отличие от относительно свободного рынка западных стран. До 1957 года московские министерства различных отраслей промышленности обладали центральной властью и полномочиями в отношении соответствующих отраслей, которыми они управляли. Хрущев отменил эту централизованную систему, просуществовавшую больше двадцати лет, и приступил к процессу децентрализации, заменив министерства региональными экономическими советами (советами народного хозяйства, совнархозами).
Эти советы взяли на себя функции министерств в различных регионах Советского Союза. Они назначают высших руководителей подчиненных им предприятий (или подтверждают их назначение), определяют (в рамках общего плана) программу производства в «своих» отраслях промышленности, активно определяют цены и методы производства, осуществляют сбережение скудных ресурсов, проводят исследования по качеству продукции и т. д. Контроль со стороны совнархозов осуществляется через их подразделения, так называемые «главные управления», которые, в свою очередь, управляют отдельными предприятиями, возглавляемыми директорами.
Кто те администраторы, которые работают в совнархозах, главных управлениях и на отдельных предприятиях?[36]
Большая их часть имеет высшее образование (фактически специалистов с высшим образованием в процентном отношении больше, чем в США), причем больше половины из них имеет инженерное образование, а несколько меньше – образование управленческое. Подавляющее большинство администраторов – члены Коммунистической партии (для американского читателя важно помнить, что компартия в России, по замыслу, не является массовой партией, но представляет собой элиту тех, кто хочет занять высокое положение и готов добросовестно и не жалея усилий ради этого работать; на самом деле в партии состоят не более 4 % всего населения СССР). Директор завода зарабатывает в 5–10 раз больше, чем рабочий (включая премии), в зависимости от величины и профиля предприятия.
Если сравнивать это положение с положением в Америке, то директор завода в Америке должен зарабатывать 22 тысячи долларов в год при таком же соотношении с зарплатой рабочего. Небольшое исследование, проведенное в США в 1957 году, показало, что «фактически ответственные руководители фирм с численностью работников меньше 1000 человек зарабатывают в среднем 28 тысяч долларов в виде зарплат и премий»[37].
Эти цифры трудно сравнивать, потому что, с одной стороны, цены на потребительские товары в Советском Союзе намного выше, чем в Соединенных Штатах, но с другой стороны, квартплата намного ниже в Советском Союзе и дополнительных льгот там больше, чем в США. Таким образом, разница в доходах между управленцами и рабочими не слишком сильно отличается в Советском Союзе и в Соединенных Штатах.
Что особенно важно – так это роль премий, которые достигают 50–100 % от зарплаты руководителя и являются наиболее важным стимулом улучшения производства. (Часто эта система поощряет только за количество произведенных товаров, что и приводит к плохому качеству потребительских товаров.) Таким образом, управленцы составляют социальную группу, которая по своим доходам, потреблению и власти отличается от рабочих практически в той же степени, что и их коллеги в капиталистических странах Запада. Фактически, по многим данным, классовая и статусная стратификация в Советском Союзе даже более жесткая, чем в США.
Есть и еще более важная характеристика управленческой группы. Граник сообщает, что, по советским данным, уже в начале 30-х годов была в большой степени достигнута социальная стабильность. «Статистические данные по этому предмету, – пишет Граник, – к сожалению, заканчиваются в тридцатые годы. Более того, данные о социальном положении родителей разделены всего на три категории: рабочие, колхозники и служащие. Однако даже эти ограниченные данные достаточно информативны для сравнения. Они показывают, что сын „белого воротничка“, образованного профессионала или владельца бизнеса имеет в восемь раз больше шансов добиться места в рядах высших руководителей в США (в 1952 году), чем сын промышленного рабочего или фермера. В Советском Союзе у сына служащего или руководителя шансов „пробиться в начальники“ было в шесть раз больше, чем у сына рабочего или крестьянина (в 1936 году)»[38].
О ситуации в настоящее время мы можем только гадать. Но Граник достаточно убедительно говорит о том, что тенденции, направленные против социальной мобильности, «вероятно усилились в современной России просто благодаря снижению враждебности в отношении детей белых воротничков»[39]. Это классовое расслоение существует, несмотря на то, что образование в Советском Союзе абсолютно бесплатно, а большинство лучших студентов получают, кроме того, стипендию. Очевидное противоречие объясняется, по-видимому, тем, что многие молодые люди в Советском Союзе не могут поступить в институты, потому что семьи нуждаются в их заработках[40]. Учитывая очень высокий уровень образовательных стандартов русского высшего образования, представляется вероятным, что культурная атмосфера в семьях управленцев обеспечивает лучшую подготовку в этом отношении, чем атмосфера в рабочих и крестьянских семьях.
Удивительный факт – удивительный для тех, кто верит в социалистический характер советской системы, – заключается, как сообщает Берлинер[41], в том, что «быть рабочим» – это «то, чего искренне стремится избежать большинство молодых людей, учащихся средней школы»[42]. Это отношение к принадлежности к рабочему классу конечно же замалчивается официальной идеологией, которая восхваляет рабочих как истинных хозяев советского общества, и благодаря этому в Советском Союзе продолжает существовать миф о высокой социальной мобильности.
Правильно ли в таком случае говорить о существовании в Советском Союзе управленческого класса? Если пользоваться концепцией Маркса, то такое определение едва ли можно считать адекватным, так как, по мысли Маркса, классом называют социальную группу в связи с ее отношением к средствам производства: владеет ли данная группа капиталом или его орудиями (ремесленники) или состоит из лишенных собственности работников. Естественно, в стране, где государство владеет всеми средствами производства, не может быть управленческого «класса» в строгом смысле этого слова, и, если термин «класс» употребляется именно в таком узком марксистском смысле, то да, Советский Союз является бесклассовым обществом.
Однако на самом деле это не так. Маркс не предвидел, что в процессе развития капиталистического общества возникнет большая группа управленцев, которые, не владея средствами производства, будут осуществлять контроль над ними, а общим для этих управленцев будут высокие доходы и высокое общественное положение[43]. Поэтому Маркс никогда не выходил за рамки своей концепции класса как группы, характеризующейся своим отношением к
В понятиях
Предыдущие рассуждения делают ясным одно. Советский Союз в процессе развития в высокоразвитую индустриальную систему не только построил новые фабрики и заводы, не только создал новые машины, но и породил новые классы, которые контролируют производство и управляют им. Эти классы имеют свои собственные интересы, весьма отличные от интересов революционеров, победивших в 1917 году. Они заинтересованы в материальных удобствах, безопасности, образовании и социальных преимуществах для своих детей, то есть они заинтересованы в тех же целях, что и соответствующие классы капиталистических стран.
Продолжение существования мифа о равенстве, однако, не означает, что в России оспаривается появление советской иерархии. Сталин уже в 1925 году совершенно открыто, естественно, цитируя вырванные из контекста подходящие пассажи из Маркса и Ленина, предупреждал XIV съезд партии: «Мы не должны играть фразами о равенстве – это игра с огнем»[45]. Как пишет Дейчер: «Сталин в последующие годы выступал против „уравнителей“ с такой злобой и ядом, что было понятно – он делает это, защищая самую уязвимую и чувствительную грань своей политики. Эта грань была столь чувствительна, потому что высокооплачиваемая и привилегированная группа управленцев должна была стать столпом сталинского режима»[46]. Действительно, Советский Союз решает ту же самую проблему, что и капиталистические страны, а именно: как примирить идеологию открытого, мобильного общества с необходимостью существования иерархически организованной бюрократии, и как обеспечить престиж и моральное оправдание высших руководителей. Советское решение не слишком сильно отличается от нашего; провозглашаются оба принципа, причем предполагается, что индивид не заметит этого противоречия.
Рост советской промышленности не только породил новый класс управленцев, но и сильно увеличил численность класса работников физического труда. В 1928 году 76,5 % всего населения России было занято в сельском хозяйстве, а 23,5 % занимались иными видами деятельности; к 1958 году это соотношение стало 52 и 48 % соответственно[47]. Но развитие промышленности требует не только роста численности промышленных рабочих. Оно требует увеличения производительности труда этих рабочих. Это серьезная проблема для Советского Союза; например, в машиностроении, согласно официальным данным Госплана, производительность труда в США в 2,8–3 раза выше, чем в Советском Союзе[48]. Помимо более высокого уровня технологии одним из решающих факторов, влияющих на производительность труда, является характер самих рабочих. Для того чтобы стимулировать развитие более независимого и ответственного характера, была не просто отменена карательная политика (например, при Сталине прогул считался уголовным преступлением, а теперь это проступок, за которым следует всего лишь дисциплинарное взыскание, накладываемое администрацией предприятия), но «советская трудовая политика во многих отношениях стала направленной на поощрение положительных результатов в достижении более высокой эффективности работы» [в области зарплатной политики и даже в повышении роли рабочих в принятии решений относительно повседневной деятельности предприятия], «но без фундаментального ограничения полномочий руководства»[49]. Советская иерархия в целом сознает важную роль образования, материальной удовлетворенности и материальных стимулов, и государство изо всех сил старается улучшить положение с этими факторами и, таким образом, повысить производительность труда. Такое развитие, вне всяких сомнений, приведет к тому же, к чему оно привело в странах Запада. Рабочие не только работают лучше, они также в большей степени удовлетворены своим положением и сохраняют верность системе: в одном случае «капиталистической», в другом – «коммунистической».