Темнота стремительно начинала отступать, открывая дорогу рассвету. Пора возвращаться домой.

– Вернись за мной, – сказала я. – В первую весеннюю ночь. Моя мать подумает, что это Питер, и тогда у нас будет целая неделя. Целая неделя только вдвоём – ты и я.

Я ожидала, что Скаури сразу же согласится, улыбнётся, к своей груди меня прижмёт, но вместо этого он нахмурился, задумался, помрачнел.

– А как же все остальные недели? – спросил он.

Этот вопрос долгим эхом отзывался в моём сердце. Лето, осень, зима. Всё это время я прожила как во сне, чувствуя у себя внутри какой-то странный жар, от которого окружающий мир стал казаться мне другим. Словно ярче стали все цвета, острее запахи и вкусы, даже будничная жизнь Блумсбери приобрела какой-то смысл и теперь не выглядела для меня… совсем уж квадратной. Пока я была с Питером, у меня в животе порхали бабочки, меня не оставляло неприятное ощущение, будто я отчаянно цепляюсь за безответную любовь, но теперь всё было иначе. Теперь не было никаких бабочек, но только низкий и ровный гул бушующего пламени. А ощущение… Ощущение было таким, словно моя душа нашла свою вторую половинку, с которой ей не терпелось воссоединиться.

Когда настала первая весенняя ночь, я не спала, ждала, когда ночь за стеклом озарит мерцающий свет волшебной пыли, и как только это случилось, бросилась к окну, чтобы распахнуть его…

Питер.

– Это Динь, – сказал он. – Она умирает.

Все мысли о Скаури моментально испарились. Я метнулась вниз, прихватила домашнюю аптечку, а затем Питер посыпал меня волшебной пылью, и мы с ним полетели в Неверленд. Там, в глубине леса, потерянные мальчишки склонились над Динь-Динь. Она лежала на пне – маленькая, сморщенная, потускневшая.

– Что с ней? – спросила я.

– Грибы, – ответил один из мальчишек. – Она нашла светящиеся грибы на дальней поляне, хотела подарить их Питеру, но на всякий случай попробовала один гриб, чтобы убедиться, что он безвредный…

– Бедняжка Динь, – опустив голову, сказал Питер.

– Отравилась, значит, – кивнула я, открывая свою аптечку.

Мой брат Майкл однажды лизнул крысиного яда, думал, что это сахар кто-то просыпал. Как его тогда лечила мама? Ага, вспомнила. Две таблетки древесного угля и чайная ложка касторового масла.

Я открыла крошечный ротик Динь, всыпала ей под язык чёрный порошок, затем влила следом маслянистую жидкость из флакона…

Короче говоря, к утру Динь уже спокойно дремала, уютно свернувшись на коленях у Питера. Фея была спасена.

– Ну разве я не умница, Динь, что сообразил Венди позвать? – спросил Питер, поглаживая фею по волосам. – Слушай, а может, мне стоит жениться на Венди, чтобы она никогда больше не смогла уехать отсюда? Правда, мне при этом придётся повзрослеть, но зато Венди останется с нами, а все мы будем чувствовать себя в безопасности, будем любимыми навсегда…

Слова, которые когда-то звенели у меня в ушах волшебными колокольчиками, сейчас падали мне на сердце тяжёлыми камнями.

В последующие дни Питер не спускал с меня глаз и держался со мной необыкновенно властно, чувствуя, наверное, что мой взгляд постоянно устремляется к силуэту «Весёлого Роджера», скрывающегося в морском тумане за лесом. Наконец на третью ночь, когда Питер уснул и уснули его потерянные мальчишки, я сумела сбежать. Продираясь сквозь чащу, через болота и заросли кустов, я добралась до берега, а затем вплавь до корабля капитана Крюка. Нашла спущенный вдоль борта трап, поднялась по нему, собиралась уже ступить на палубу, как вдруг…

Как вдруг сверху на меня опустился джутовый мешок, и я оказалась завёрнутой в него, словно гусеница в кокон.