– Только попробуй ещё хоть раз сунуться к Венди! – крикнул Скаури, глядя сверху вниз на Питера. – Уши тебе отрежу, понял?

И он слегка подмигнул мне.

Затем мы вылетели из Неверленда. Нет, точнее будет сказать вырвались, словно две птицы из ада, чтобы вернуться в мир банков, уличных фонарей, тупых парней и похожих на коробки из-под обуви домов.

Разумеется, Питер потом приходил, чтобы убить меня, но рядом со мной всегда был Скаури, он каждую ночь охранял моё окно, за которым спала я и мои братья. Скаури бил Питера так часто и так крепко, что тот наконец махнул на меня рукой и перестал появляться. Однако Питер, как все обозлённые неудачники, напоследок всё-таки отомстил. Он рассказал Сми и его пиратам, что Скаури удрал, уведя с собой девушку Питера. За этот проступок Скаури был нещадно выпорот боцманским линьком, и ему была обещана петля на мачте, если только он посмеет ещё хоть раз увидеться со мной. Но как только Скаури смог улизнуть с «Роджера», он это сделал и прилетел, осветив моё окно волшебной пылью, готовый унести меня с собой на небо…

…Я с ним не улетела ни тогда, ни в последующие ночи, когда Скаури приходил ко мне. Потом его не было несколько месяцев, но я не стала спрашивать, где он пропадал, когда Скаури в следующий раз пересёк границу между мирами.

Между тем время шло, и я стала женщиной, а визиты Скаури становились всё более редкими. Он объяснял мне, что Сми буквально не сводит с него глаз, поэтому очень трудно сбежать с корабля.

А потом я вышла замуж за человека по имени Гарри. Он работал в банке, называл меня своей тыковкой, ложился спать ровно в девять тридцать и вставал ровно в шесть. Скаури продолжал приходить и уносил меня в полёт, пока мой муж мирно похрапывал в нашей общей с ним постели. Я не раз говорила себе, что этому нужно положить конец, что нужно запереть своё окно и закрыть ставни, но…

Нет, не могла я этого сделать. Мне казалось, что было бы крайне несправедливо так поступить со Скаури. Наши с ним встречи не казались мне чем-то неправильным, точно так же, как не казалось в своё время, что мы делаем что-то не то, когда я бродила со Скаури по Неверленду, пока Питер спал в своём лесном лагере. Конечно, мне хотелось всегда быть вместе со Скаури, хотелось, чтобы именно он женился на мне, но я же понимала, что это невозможно. Ведь он был пиратом из Неверленда, а я девушкой из мира смертных. Чтобы быть вместе, мы должны были бы жить в каком-то срединном мире, но никакой середины между фантазией и реальностью не существует.

Итак, я вела двойную жизнь, дневную и ночную, и не чувствовала за собой вины за этот обман. Напротив, я испытывала лишь глубочайшую благодарность за то, что получила ни с чем не сравнимый дар любви в виде мужчины, приходившего пробуждать мою душу от грозившего затянуть её в свои сети сна.

Гарри… Нет, он, конечно же, ничего не замечал и не заподозрил. Его жизнь текла по накатанным рельсам – банк, где ему нужно было считать чужие деньги, ужин в шесть часов, в восемь – стаканчик виски перед сном. А спустя некоторое время у нас появился ребёнок, которого Гарри ждал с нетерпением. Мальчик, сын.

Думаю, что если бы кто-то спросил Гарри, любит ли он меня, он ответил бы, что любит. И я бы так ответила, если бы меня о нём спросили. Только не спрашивал нас об этом никто, и друг друга мы с ним тоже не спрашивали, вот так и остались не сказанными эти слова. Каждый из нас занимался своим делом, жил своей жизнью. Гарри не было дома даже тогда, когда я рожала, – как раз в это время он уехал в командировку.

– Как, ему уже пора появиться на свет? – кричал он мне в трубку. – Прости, тыковка, но я никак не успею вернуться вовремя. Желаю, чтобы у тебя всё прошло хорошо. И у маленького тоже.

Мой ребёнок родился хромым.

У него была бледно-розовая кожа. Глазки закрыты, ручки дрожат, дыхание прерывистое – жизнь уходила из этого крошечного тельца, едва успев войти в него.

Врач сказал, что у малыша очень слабое сердце. «Невезение, но ничего не поделаешь» – и оставил меня вдвоём с новорождённым сыном в отдельной полутёмной, провонявшей какой-то кислятиной палате.

Я прижала к своей груди маленькое слабое тельце, словно пытаясь перелить в него часть своих сил. Мне так хотелось, чтобы он выжил, стал большим и счастливым, но…

Но с каждой секундой его сердечко билось всё слабее, всё тише становилось дыхание…

И тут за окном разлился свет – тёплое золотое сияние. Я распахнула окно, и в палату к нам вплыл Скаури.

Не говоря ни слова, он взял у меня сына, завернул его голое тельце в пижаму с нарисованными на ней лягушками, прижался своим ртом ко рту ребёнка и сделал глубокий выдох. Мой малыш поперхнулся, закашлялся и издал крик – громкий, смелый, уверенный. Затем широко открыл свои тёмные большие глаза. Принюхался и вновь захныкал, засучил кулачками, словно разгоняя воздух вокруг себя.

– Этот мир не для него, вот почему малыш так слаб, – сказал мне Скаури. – Его душа живёт в Неверленде.