Книги

Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего

22
18
20
22
24
26
28
30

Я в свои сто лет, разумеется, плохо слышу, но невестка, когда говорит со мной, почему-то не приближается, а, наоборот, отходит иногда и подальше и повышает голос. Процедура эта ею давно отработана: когда она в молодости жила с матерью, с ними жила и девяностолетняя бабушка — удивительно милая и кроткая старуха. И разговаривали с бабушкой только таким образом — громко кричали.

Меня в данном случае удивил не столько вопль невестки, сколько огорчило молчание сына. У нас с мужем была куча разных недостатков, но, по-моему, мы обладали чувством такта и помнили: в доме повешенного не говорили о веревке.

Но что это я прицепилась к своей невестке? Невестка — человек не публичный. Давайте лучше вспомним персону публичную. Например, Владимира Владимировича Познера. До сих пор он представлялся мне эталоном ума, выдержанности и… такта. И вот, что же происходит с Познером? Этот джентльмен собирает сорок своих друзей — какой размах! — чтобы отправиться в Грузию и отпраздновать там свой день рождения (кажется, даже не круглую дату). Гуляет наш джентльмен не хуже какого-нибудь купчика из пьес Островского. Итак, Познер намылился… в Грузию. Но известно, что Грузия сейчас переживает не самое лучшее время своей истории. И как-никак у Грузии не так давно была война с РФ, в результате которой грузины потеряли часть своей территории… Не забудем также, что их первый президент и реформатор Саакашвили изображается в РФ эдаким придурком, способным только на то, чтобы жевать свой… галстук. Словом, Грузии сейчас не до чужих пиров — особенно, когда пировать приезжают из Московии, да еще от нашего самого правдивого в мире ТВ. Одним словом, сорок гостей срочно отбыли из Грузии не солоно хлебавши. В буквальном смысле этого слова — их забросали тухлыми яйцами.

Вы думаете, после такого афронта Познер унялся? Нет — опозорился, по-моему, пуще прежнего. Чрезвычайно пренебрежительно отозвался о Навальном, рассказал, что как-то поспорил с ним, после чего число сочувствующих ему, Познеру, увеличилось, а у Навального, наоборот, уменьшилось.

Я этот спор помню, видела его по ТВ и, сочувствуя Навальному, сознавала, что Познер, более опытный полемист, более изощренно парирует удары противника. Однако тот спор был несколько лет назад, а вспоминал о нем наш джентльмен гораздо позже — после того, как Навального отравили, после того, как он чудом выжил, после того, как, не долечившись, уехал от немецких врачей и прилетел на родину. И после того, наконец, как его посадили в тюрьму. И вот после всего этого у многомудрого Познера повернулся язык говорить о Навальном с таким дешевым сарказмом? Куда делось его чувство такта?

* * *

Под самый конец еще вот что: в моем детстве никто не считал, что бедная старинная церквушка в Хохловском переулке представляет собой нечто особенное, какую-то достопримечательность. Но вот прошло чуть ли не сто лет — и что же? Оказалось, что вокруг этой церкви все же существует особая аура чистоты и благолепия, а может, и святости. Последним священником в ней был батюшка Успенский. Я была еще совсем маленькой девочкой, но помню его большие теплые руки, которыми он гладил нас, малышей, по головкам.

Кажется, в конце ХХ века, а может, в начале ХХI — церковь опять стала действующей.

И вот теперь, когда мне уже за сто, в этой бедной церквушке в Хохловском служит протоиерей Уминский, мудрые и добрые речи которого я, неверующая, с большим вниманием слушаю иногда по радио «Эхо Москвы».

Часть II. Момент гордости

(По аналогии с моментом истины)

Середина 1980-х. Горбачев уже во власти. Сын Алик и его семья с осени 1977 года в эмиграции, и надежды с ними увидеться никакой. Муж болен. Неизлечимо. И ему, и мне уже семьдесят с гаком.

Как вдруг разносится слух, будто где-то, в нашем районе, «дают» автомобили по предварительной записи. «Жигули». Кажется, слух серьезный, пришел из мужниного института. Решили записаться. Поздно вечером на метро приезжаем туда, где, по слухам, записывают, — в автомобильный салон (магазин) на пустыре. Несмотря на темень, по пустырю бродят какие-то люди. А у входа в магазин стоят несколько здоровенных пацанов со списком. Записываю мужа и себя — мы где-то в первой сотне. Спрашиваю у парней, когда будет перекличка. Те, окинув меня критическим взором, говорят: мол, можете ехать домой, поспите, мы останемся караулить. Приезжайте утром за час до открытия, тогда и будет перекличка, если опоздаете — вычеркнем.

Приезжаем вовремя. На пустыре уже толпа народа. Перекличка. Скоро магазин откроют.

Первые пятнадцать-двадцать человек стоят впритык, в затылок друг к другу. Ну вот откуда ни возьмись несколько незнакомых мужиков. С гоготом прорываются поближе к дверям магазина. Слышны их выкрики. «Какой-такой список! Настоящий список у нас! Ночью, блин, никого не было! А мы, блин, стояли и пришли первые. Список этот ваш порвем к чертовой матери…»

Но не тут-то было. Наши мальчики мгновенно перестроились. Образовали грозный кордон. Молчат. Но видно, что они будут стоять насмерть, живыми от двери не отойдут. На секунду воцаряется тишина. И слышно, как мальчики говорят: «Прочь! Не пустим. Не сдвинемся с места. Шантрапа. Перекупщики. Прочь!»

И чудо свершилось. Шантрапа ретируется, отругиваясь на ходу.

Магазин открыли и люди входят в него строго по очереди. По пять человек. Список передают из рук в руки. Потом ушедшие снова выходят наружу, идут куда-то за магазин, чтобы выбрать машину и получить еще какие-то документы…

Народ из очереди разбрелся по пустырю. Сидят на бревнышках или на пеньках, где попало. Я от волнения хожу по пустырю кругами. Но время идет. Первые пятьдесят человек, видимо, вот-вот дождутся своей очереди. Решено провести новую перекличку. Переклички, правда, уже были, но эта, так сказать, решающая для следующих пятидесяти счастливчиков. Список у какого-то молодого человека.

Собираемся вокруг скамейки, где этот молодой человек стоит. Он читает фамилии, с трудом разбирая их — ведь записывались в сумерках. Кто-то отзывается, кто-то нет. Молодой человек в нерешительности спрашивает: надо ли вычеркивать? Может, подождать?

Тут вмешиваюсь я. Хватаю список. Молодой человек его охотно отдает. Встаю на скамейку с ногами, чтобы все меня видели. Выкрикиваю первую фамилию. Потом сразу кричу так же громко: «Подойдите сюда, встаньте здесь, пусть все вас увидят. Запомнят».