Прошли годы, прежде чем я, наконец, поняла, чем вызваны несправедливые слова Лазаря о «Преступнике номер 1»…

Вернемся во времена позднего сталинизма. Редакцию контрпропаганды и дезинформации прихлопнули и Д.Е перевели в будущее Совинформбюро, на должность обозревателя. Бок о бок с ним трудился старый коминтерновец Миров (с Коминтерном Сталин, как известно, покончил уже в 1943 году). И милейший Миров в разговорах с Д. Е. очень часто подробно рассказывал о том, что у него две дочки и что одна из них замужем за простым парнем из Харькова, фронтовиком по имени Лазарь Шиндель. И что этот Шиндель ему куда больше по душе, нежели другой зять — сын видного немецкого коммуниста Флорина.

Я уверена, что подробные разговоры о дочках и зятьях велись изо дня в день, иначе Д. Е. не пересказывал бы их мне. Для Д. Е., в отличие от меня, чужие, незнакомые люди и их судьбы были не столь интересны. Не сомневаюсь также, что у себя дома, на ул. Горького, за праздничным обедом или ужином Миров часто вспоминал своего молодого талантливого сослуживца Даниила Меламида и его жену Людмилу Черную — жена, правда, тогда еще была Люсей, а не Людмилой и не переводчицей, а журналисткой. Но какая разница! В памяти Шинделя эти рассказы Мирова несколько видоизменились в контексте времени.

Но главное, могу себе представить, что имена Мельников — Черная Лазарю осточертели. Особенно потому, что он был и впрямь фронтовик, сражавшейся на переднем крае, много раз раненый, лежавший в госпиталях. А этот Меламид просиживал штаны в Москве, был ответработником и еще, сукин сын, разводился-женился. (Мы с Д. Е. на самом деле воссоединились во время войны.)

Не сомневаюсь, старая антипатия простого парня из Харькова отразилась на судьбе Д. Е. и на моей судьбе.

Ну а теперь о флюидах. Я заочно невзлюбила Шинделя. Невзлюбила, узнав, что тот, студент филфака МГУ, значит, превыше всего любящий литературу, стал изучать творчество Симонова — явно слабого писателя. Была уверена, что молодой человек все рассчитал: только при мощной поддержке Симонова, любимца Сталина, еврея Шинделя оставили в аспирантуре, не загнали в тмутаракань, не обрекли на тоскливую жизнь, к тому полную лишений.

Да, Лазарев рассчитал все точно: стал влиятельной фигурой в литературном мире. Стоило ли его за это порицать? Я порицала. И иногда мысленно спрашивала себя: не надо ли было ему покаяться? Мол, с Симоновым бес попутал. Но он не покаялся. Более того, показал свою верность ему, напечатав опус сталиниста Симонова «Глазами человека моего поколения» после смерти самого Симонова.

И тут, уже в связи Симоновым, я невольно вспоминаю такую историю. Мы с Д. Е., можно сказать, дружили с бывшим начальником сталинской охраны на ближней даче, генералом Новиком. Новик говорил о Сталине с огромным уважением, но не как раб, не как слуга. Симонов в своей книге «Глазами человека моего поколения» перед Сталиным пресмыкается.

И Лазарев все это, конечно, чувствует. Ему неприятно и, может, даже противно отношение умного Симонова к вождю. Но он не может сказать этого вслух. Ведь выходит, что вся его жизнь, которая казалась такой удачной, построена на… фальши.

А тут вдруг эти ненавистные фигуры, эти Мельников-Меламид и его жена, осмелились написать крамольную книгу «Преступник номер 1». Не побоялись сказать, что их фюрер и наш вождь всего лишь модификации одного и того же зла. Вся нечистая совесть Шинделя воспротивилась этому факту. И все та же нечистая совесть сделала этого человека сатанински злым и бесчеловечным. Он сознательно постарался убить «Преступника номер 1», хотя бы в глазах влиятельного круга либералов-писателей. Всю никчемность этого круга, его стадность я поняла позже — особенно ясно, когда прочла книги писучего и даже способного Бенедикта Сарнова, где он пытается оправдать такую крупную фигуру, как Эренбург. Фигуру сложную — и уж во всяком случае не нуждавшуюся в оправданиях. Эренбург для нацистской Германии все годы войны был враг номер 1. Заметьте, не Сталин, а всего лишь публицист, голос великого народа.

В заключение хочу все же сказать, что «Вопли» был хороший журнал. Хороший… но осторожный, так сказать, ограниченного действия: старался не затрагивать самых что ни на есть насущных проблем. Не лез в самое литературное пекло. Привечал самых что ни на есть проверенных сотрудников и авторов. Между прочим, в «Воплях» работала и печаталась Женя Кацева — чрезвычайно востребованная советской властью еврейка, процветавшая, несмотря на царивший тогда в стране антисемитизм. Попробуй-ка обвинить нашу партию в антисемитизме!

Нет, Шиндель был непревзойденный тактик. Коминтерновцу Мирову повезло.